— Я так и понял. Но расскажи мне, чем ты занимался после того, как ушел из дома?
— Что-то из этого вы наверняка знаете или угадали, коль скоро сумели меня найти.
— Твой отец сказал, что ты пошел в солдаты.
— Я сказал ему, что ухожу, чтобы вступить в армию короля Урита.
— И как, вступил?
Адриан кивнул, склонившись над пахнувшей корицей кружкой.
— Но ты там не остался? — предположил профессор.
— Видите ли, там у меня возникли кое-какие трудности.
— Понимаю. Солдаты-ветераны редко прощают тех, кто превзошел их в бою, особенно если их унизил пятнадцатилетний мальчишка.
Адриан рассматривал старика сквозь клубы пара.
— Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять это, — сказал он. — Наверное, я полагал, что произведу на них впечатление, они похлопают меня по плечу и будут мне рукоплескать. Но вышло совсем иначе.
— И ты ушел?
— Мне больше повезло в армии Уоррика под предводительством короля Этельреда. Там я уже не старался показать себя и солгал насчет своего возраста, прибавив себе годков. Стал капитаном, но тут Этельред рассорился с Уритом, и оказалось, что я должен воевать против людей, вместе с которыми служил почти год. Я ушел в отставку, надеясь поступить на службу к королю каких-нибудь земель подальше. Так и переходил с места на место, пока в конце концов не оказался в Калисе.
— Идеальное место для того, чтобы исчезнуть.
— Я тоже так подумал, да, собственно, так и случилось… в некотором роде. — Адриан бросил через плечо взгляд на дверь. Вошло еще несколько студентов в небрежно накинутых мантиях. — Часть меня действительно исчезла.
Аркадиус окунул палец в кружку и помешал напиток.
— Что ты имеешь в виду?
— Джунгли меняют людей… или… не знаю, может, они просто выносят на поверхность то, что уже скрыто внутри. Там ничто тебя не сдерживает, не вынуждает следовать установленным в обществе правилам, в которых, конечно, можно запутаться, но которые служат тебе чем-то вроде якоря. Ты видишь себя без прикрас, и мне не понравилось то, во что я превратился. Когда я получил ваше письмо, во мне будто что-то сломалось.
Адриан посмотрел на мечи. Этим утром, надевая их, он думал о них не больше, чем о сапогах, — даже меньше. Сапоги, по крайней мере, были новые.
— Ты обнажал их с тех пор, как покинул Калис?
— Не для боя.
Аркадиус кивнул из-за кружки. На старческом лице его внимательные глаза казались на удивление яркими, словно только что отполированные бриллианты в древней потускневшей оправе.
— Я не могу не думать о том, сколько людей осталось бы в живых, если бы я послушался отца и остался в Хинтиндаре.