Всего несколько секунд, и его голос снова ласков и спокоен. Он подходит к холодильнику, открывает дверцу и достает оттуда банку «Колы». Я терпеливо жду, пока он повернется ко мне. Он поворачивается и поднимает на меня серые глаза.
– Я хочу домой, – говорю я.
Его лицо не отражает никаких эмоций, и пристальный внимательный взгляд продолжает смотреть мне прямо в глаза:
– Ну мы же это уже обсуждали?
– Максим, нельзя держать людей взаперти. Это незаконно.
Господи, что я несу? Незаконно…
– Как видишь, можно, – говорит он и тянет за колечко на банке. Она открывается с характерным щелчком и шипением.
– Максим, я не понимаю, что я тут делаю?
Он делает глоток, потом пожимает плечами, в знак того, что его искреннее удивляет, почему я не понимаю очевидных вещей:
– Ты здесь живешь.
– А где живет твоя жена? Где она?
– Пока не здесь.
– А может, УЖЕ не здесь?
Он тихо смеется:
– Нет. ЕЩЁ не здесь.
– А когда она появится, что мне делать? Для чего ты её ждешь, я понимаю, но не совсем понимаю, для чего её жду я?
– Я, честно говоря, тоже… – говорит он.
– В смысле?
– Ну, ты о ней вспоминаешь гораздо чаще, чем я.
– Это не смешно! – рявкаю я.
Тише, Марина.
– Да я и не смеюсь, – говорит он, улыбаясь.
– Мы вместе её встретим? Напялишь на меня кокошник, вручишь каравай с солью, и будем стоять в дверях, как два дебила?
Он засмеялся. Я начинала беситься, я начинала паниковать, и ему это нравилось.
Успокойся! Возьми себя в руки. Помни, с кем имеешь дело. Это тебе не сосед по лестничной площадке.
Я вдохнула. Выдохнула.
– Я понимаю, мне не постичь всю глубину твоих замыслов, – говорю я гораздо тише и в разы медленнее. Я пытаюсь контролировать каждое слово. – Но… если есть в тебе хоть что-то человеческое, малая доля сочувствия, и…
Я запинаюсь и замолкаю. Я на грани истерики. Я вот-вот заплачу. Сочувствие? Человечность? Он смотрит на меня и наслаждается. Это его месть за стояк, который я не пожелала ублажить. Он делает еще один глоток и ждет, пока я созрею.
– Я хочу знать, что меня ждет, когда она вернется? – выплевываю я, ненавидя себя за то, что не могу поднять на него глаза. – Не пойду ли я на корм рыбкам?
Пауза, в течение которой мое сердце грозиться взорвать барабанные перепонки. Я жду, что она скажет «Может быть», я жду, что он скажет «Не исключено». Я жду приговора. Но в ответ я слышу:
– А давай меняться?
Я отрываю взгляд от своих рук и смотрю на него.
– Меняться? – спрашиваю я.
Он кивает. Я недоуменно разглядываю его лицо, которое стало таким же наглым и заносчивым, как тогда, когда мы встретились впервые.
– Ладно, – говорю я, – чего ты хочешь?