Эльма окинула наложника тяжёлым взглядом с головы до ног, затем взглянула в глаза.
– Что случилось, Брайт? Чем ты был недоволен? Почему решился на этот безрассудный поступок?
Брайт молчал, не глядя на госпожу.
– Я думала, что была хорошей хозяйкой… Что взбрело в твою глупую голову? Отвечай! – в голосе Эльмы появились угрожающие нотки.
Раб разлепил распухшие губы и с трудом выговорил:
– Мне надоело быть игрушкой…
– Игрушкой?! – в голосе Эльмы послышался лёд. – Я думала, у нас сложились особые отношения… Разве я играла с тобой? Я относилась к тебе, как к товарищу, совсем забыв об украшении на твоей шее.
– Зато я постоянно помнил о нём…
– Ну что ж… Если тебя не устраивала твоя предыдущая жизнь, я забираю её вместе с этим ненавистным тебе украшением… – Эльма приблизилась к рабу и сняла с его шеи серебряный ошейник. – Посадите его в клетку на хлеб и воду. Пусть узнает, чего он лишился.
Железная клетка из толстых прутьев, без крыши и пола, вместо которых были те же прутья, находилась наверху сторожевой башни, и её использовали для наказания строптивых рабов или несговорчивых пленников. Она была такого размера, что узник не мог выпрямиться во весь рост ни стоя, ни лёжа. В ней можно было или сидеть, или стоять на коленях либо согнувшись, или лежать скорчившись, при этом прутья впивались в тело, а сверху несчастного обжигали беспощадные лучи солнца или поливали холодные струи дождя, с боков продувал ветер, особенно сильный и пронзительный на такой высоте. Кормили заключённого раз в день куском сухого заплесневелого хлеба, а поили кружкой затхлой дождевой воды. Не многие выдерживали в клетке даже несколько дней, не говоря уже о более длительном сроке. Спустя три-четыре дня они просили пощады и были согласны на всё, лишь бы покинуть ужасное узилище, ведь мучения жертвы, заключённой в клетке, усиливало непрерывное покачивание тюрьмы и противный тоскливый скрежет цепей, на которых она была подвешена.
Когда стражники поволокли Брайта из комнаты, раб обернулся и выкрикнул:
– Не жди, что я запрошу пощады! У меня тоже есть гордость!
– О гордости нужно было вспомнить, когда я предложила тебе выбор, – холодно ответила Эльма.
– С вашего позволения, я тоже уйду, – с низким поклоном, чтобы скрыть невольную довольную усмешку, от вида бледного от ярости лица госпожи, сказал Мюррей, и поспешно вышел.
– Ладно, посмотрим, умник, сколько ты там выдержишь, – обронила в пустоту виолка, и, сердито поджав губы, вернулась в спальню. Громко хлопнув дверью и послав Анилу ко всем демонам, приказав больше не тревожить её, она заперлась в комнате.