Была создана целая «ученая» теория происхождения его царственной власти. Образ могущественного римского императора Октавия Августа, властителя огромной империи, носившего титул цезаря, то есть царя, заманчиво маячил перед воображением Ивана. Услужливо в ход была пущена нелепая легенда о том, что этот римский цезарь перед смертью разделил всю вселенную между своими наследниками и брата своего Пруса посадил царствовать по берегам реки Вислы, отчего и земля эта зовется землей Прусской. Рюрик же, от которого вели свой род московские великие князья, якобы является потомком этого Пруса в четырнадцатом колене. Так была создана «теория» происхождения царя Ивана от римских цезарей.
Еще одна легенда была пущена в ход. Византийский император Константин Мономах прислал киевскому князю Владимиру свой царственный венец, бармы и цепь. Тот же якобы завещал хранить эти реликвии до тех пор, пока не появится на Руси достойный самодержец. Вот Иван и повелел московскому митрополиту Макарию венчать себя на царство шапкой, бармами и цепью Мономаха. Доказывать свою родственную близость к византийскому двору Ивану не было нужды — его бабка, Софья Палеолог, действительно была племянницей последнего византийского императора. Здесь легенда должна была доказать, что Иван — самый достойный среди своих предков, что он — избранник божий.
Но и этого было мало. В народ был пущен слух, что явилось, наконец, предсказанное апокалипсисом последнее «шестое царство». Этим царством, мол, и является царство Московское. Широко распространяется девиз: «Москва — третий Рим, а четвертому не быть», задолго до царствования Ивана высказанный монахом одного из псковских монастырей. С падением римской и византийской империй, согласно этой идее, Москва остается единственным царством, а московский царь — единственным наместником бога на земле. Отсюда уже рукой подать до идеи мирового господства.
Как видно, если у обычного паранойика идеи величия могут проявиться в мыслях о его «высоком происхождении», то для паранойика, стоящего у власти, они превращаются в идею мирового господства и исторической фатальности его власти.
Науки в нашем смысле во времена Ивана Грозного еще не существовало. Изобретения и открытия, хотя и осуществлялись, но еще не давали их авторам мировой славы и всеобщего признания. Место науки в духовной жизни общества занимало богословие. Иван страстно отдавался богословским занятиям и считал себя непререкаемым авторитетом в богословских вопросах. Каждый день в Александровской слободе со своими изуверами-опричниками после обеда он вел поучающие их душеспасительные беседы. Он сам писал сочинения на богословские темы. Между прочим, в этих сочинениях обнаруживается одна черта, чрезвычайно характерная для наукообразных трактатов паранойиков. Это — огромное количество пространных цитат, Как отмечал В. 0. Ключевский, «Иоанн любил пестрить свои сочинения цитатами кстати и некстати. Даже в его письмах к князю Курбскому, его бывшему сподвижнику, бежавшему за рубеж, он на каждом шагу вставляет отдельные строки из писания, иногда выписывает подряд целые главы из ветхозаветных пророков».