— Как что? Если мы выживем, если нам удастся выбраться отсюда… Ты же не думаешь, что можно просто всё забыть и разойтись в разные стороны?
— Подумай об этом. Я хочу быть твоим другом, я хочу быть с тобой рядом, но я не хочу помешать твоему счастью из-за того, что нас так столкнули обстоятельства. Понимаешь, о чём я, Калло?
— Просто будь со мной. Ты ничему не помешаешь, — он всё вглядывался в её лицо, пытаясь угадать. — Да и зачем сейчас думать об этом? Как всё сложится. Какое это имеет значение? Ты сказала, что я нравлюсь тебе, тебя не оттолкнуло то, что сделали со мной, ты спасла мне жизнь. Я ни с кем не испытывал такого, как… тогда. Почему тебя волнуют наши отличия?
— Потому что между нами всё прочнее стягивается невидимая петля. Ты чувствуешь? — Игина ласково обвела пальцем контур его губ, а затем положила руку на щёку эльфа. Он накрыл её руку своей, ловя и впитывая нежность этого жеста, и Калло показалось, что внутри него открылся какой-то неизвестный колодец. Как будто тяжёлая крышка вдруг сдвинулась, и его сознание странным образом расширилось. Он бы не обратил внимания на эти ощущения, сочтя их любовным трепетом, но сила, пробежавшая по его жилам, являла собой отнюдь не только страсть и влечение.
— Это же… — он изумлённо осёкся, не решаясь произнести слово «магия».
— Да. Это наш способ открыть дверь.
Их дни потекли как прежде, но стеснение и стыд более не тяготили Калло. Он понял, что влюбляется, и больше не противился этому. Игина не отвергла его и не оттолкнула в те моменты, когда его собственное тело было ему глубоко противно, и он поверил ей и принял жизнь. Странный привкус был у их притяжения, но эльф объяснял его обстоятельствами плена и гнётом ожидаемой гибели. Он видел, что Игина чего-то боится, неуверена и как будто не решается. Он понял, что она опасается стать его оковами, но стремился сам добровольно надеть их на себя.
Игина словно пыталась отстраниться и стать ближе одновременно, казалась то задумчивой и отрешённой, а то как ни в чём не бывало ласкала эльфа, заставляя его терять себя вновь и вновь, рассыпаясь тысячами сверкающих искр и давясь криками по ночам. Он принимал это как должное, мечтая о большем. Способность Игины будить в нём магию, которой в нём отродясь почти не было, тоже не давала Калло покоя. Что-то тут было не так. Что-то очевидное, лежащее на поверхности, но он никак не мог сообразить, в чём тут дело. У неё же не было никаких магических способностей, вообще никаких, Вилу ничего не обнаружил! А теперь всё изменилось.
Однажды, когда он засыпал — он непривычно много для эльфа спал, сначала пытаясь сбежать в пропасть без дна, а потом поправляясь и приходя в себя — он снова столкнулся с тем своим странным видением, которое считал игрой воображения теперь: он услышал тихое-тихое пение, ту самую мелодию из детства, колыбельную, которую когда-то пела ему мать. Он замер, а затем заметался на границе сна и яви, да, именно это тянуло его за собой и возвращало к жизни, обещало защиту и тепло, и сейчас Калло совсем не мог понять, это воспоминания несознательного периода жизни сыграли с ним такую шутку, или он схватился за тепло Игины не потому, что она пела песню его матери, а потому, что это её сила и её энергия нужны были ему для выздоровления. Он чувствовал болезненный раскол, многочисленные чёрные трещины, навсегда расщепившие когда-то цельного его, но не рассыпался и не погиб он только потому, что человеческая девушка смогла удержать его дух на самой грани.