— Все погибли? — пожевав губами, поинтересовался грек.
— Сорок шесть тел в овраге, я сорок седьмой.
— Ох горе-то горе, — завздыхал тот. — Слышал я о таких случаях, когда люди переставали узнавать друзей и родных, получив по голове… Что ты хочешь узнать?
— Да… всё, — я пожал плечами. — Родственники, фамилия, сословие. Я хочу знать ВСЁ!
Я напружинился, с насторожённостью готовясь услышать, что знает грек о Тите, и у меня теплилась отчаянная надежда что Тит сирота. Если выяснится, что у него тут пол города в родственниках, я лучше по-быстрому свалю, всё равно я их никого не знаю, и уеду с чистой совестью. И вот грек, собравшись, видимо осмыслив что нужно и можно рассказывать, начал этот свой сказ:
— Отец твой, десятник дружины с Нижнего Новгорода. Когда ордынцы лет десять назад сожгли его, перебрался сюда с детьми. Как выжить смогли, не знаю, он ты со слов отца именно после тех пожарищ стал слаб умом. Тебя можно принять за нормального, но поговорив, сразу ясно, блаженный, да и улыбка тоже выдавал тебя с головой.
— Не меня, того Тита, — пояснил я. — Продолжайте.
— Приехав сюда, Лука, так звали твоего отца, построил дом, и вступил в дружину нашу. Несколько лет честно отслужил, справный воин был, но стрела татя ранила его, рука плохо сгибалась. Тот ушёл в вои, охранникам в караваны купцов, собрал ватажку, старшим был. Так и сгинул. В последний раз и ты с ним поехал, но никто не вернулся.
— Вы фамилию не сказали.
— Да? Михайлов ты. Тит Лукич Михайлов.
— Это ещё ничего, даже хорошо, мне нравится. Что по сословию, и родственникам? — последнее я всё же добавил с некоторой натугой.
— Из свободных горожан вы. Мать твоя известная мастерица по плетению узоров на такни.
— Флорист значит? — задумчиво пробормотал я.
— Что? — переспросил тот.
— Да ничего. Что там с семьёй? Судя по вашей оговорке о детях, у меня есть сестры и братья?
— А как же, как у всех, пятеро детей, ещё двух бог забрал, не выжили во младенчестве. Имена уж их извини не скажу, но где дом ваш, напомнить могу. Мы же на одной улице живём.
— Я был бы благодарен, — криво усмехнувшись, ответил я.
— Дом ваш в мастеровой слободе, на перекрёстке улиц с слободой кожевников. Там дом Михайлов все знают, спросишь. Да и проведут, как узнают, хотя это трудно, плечи раздались, одет богато, настоящий воин, голос изменился, взгляд. Я-то хоть и хорошо тебя знал, и то с трудом узнал.
— Отец кузнецом был? — прямо спросил я.
— Нет, но место для дома купил на пепелище бывшей кузни.
— Угу, ясно. Спасибо за помощь.
Достав из кармашка серебряную монетку, я протянул её греку, но тот к моему удивлению не взял, и лишь перекрестился, сказав о божественном проведении что привело меня к нему. Я лишь хмыкнул, и подбросив немного неровный кругляш, убрал его на место и покинув лавку, пару раз уточнив маршрут у прохожих, вскоре вышел к нужным воротам. Запертым к тому же. Торг я вовремя покинул, хозяин лавки собирая вокруг зевак, с жаром рассказывал о нашей встрече. Болтун. Осмотревшись, никаких колотушек не было, это вроде деревянного молотка, чтобы постучать в ворота, они не длинной верёвке обычно у калитки висит, и подняв одну ногу, нанёс мощный удар в ворота, отчего они закачались, ударив ещё пару раз, я стал ожидать результата. Он не заставил себя ждать. Правда, услышал тонкий девичий голосок, что испуганно спросил: