Мужчины, увидев, что грек трогает своими холеными пальцами их женщин, пришли в натуральную ярость. Они, окружив Ахиллеса, принялись что-то бормотать и потрясать над его головой грубыми дубинами и камнями. Напрасно грек пытался воззвать к их рассудку. Дикари были либо тупыми, либо старательно делали вид, что тупы. Элигоса и Леарию, которые продолжали сидеть возле входа, эта ситуация никоим образом не волновала.
- Оставьте меня, дикари, ибо необуздан я в гневе своем, - жалобно просил Ахиллес, отступая к стене, но дикарей это не волновало. Они всерьез вознамерились сломать греку челюсть и вырвать кадык, как любила говорить Астра.
- Э, бля! Бабуины ебаные! – рявкнул я, стараясь отвлечь кроманьонцев от Ахиллеса. Один из них повернулся в мою сторону и ощерился жутковатой улыбкой, явив острые желтые зубы. – Бля. До стоматологов еще далеко, ребятки, а «Тик-так» я не додумался взять.
- Оставьте меня, дщери Сатаны, - Ахиллес уже не пятился, вжавшись в промерзшую скалу. Он просто хныкал, мотая головой и сбрасывая с себя руки дикарей. Пока не рявкнул. Громко и весьма знакомо, – Оставьте, бля!
- Враааах, Браах! – прорычал один из пралюдей, вздымая над головой дубину.
- Ебать, заинька. Ты это видишь? – присвистнул я, смотря за тем, как Ахиллес перехватывает руку дикаря и точным ударом в подбородок отправляет его в глубокий нокаут.
- Вижу. Доебали нашего Ахиллесушку, - кивнула рыжая, подбирая с земли дубину, брошенную одной из женщин. А грек словно сошел с ума. Он хрипло засмеялся и, одним движением скинув мантию, предстал во всей красе. Мышцы играли под бронзовой кожей, а в черных глазах прославленного воина зажегся знакомый нам злой огонек. Астра, ткнув меня дубиной в бок, бросилась другу на помощь, лупя преимущественно по головам женской части и громко кроя их матом. – Отъебались от него, блядь! Уебища полоумные.
- Конь, бля! – взревел Ахиллес, ударом пудового кулака роняя удивленного дикаря на мерзлую землю. – У, сука! Чимпанзе бегает по пустыням!
- Шимпанзе, дружище, - улыбнулся я, ловкой подсечкой сваливая другого прачеловека, решившего напасть на грека исподтишка.
- Поляк, бля! Пидоры, нах, - оскалился Ахиллес, без устали работая кулаками. – Говорил, бля. Не лезь, бля. У, сука!
- Четко, - засмеялась Астра, отправляя в сугроб еще одну женщину. – С возвращением.
- Ишак-геронтофил! – ответил грек, очередным ударом вырубая еще одного дикаря. – У, сука!
- Довольно! – я охнул и, чудом удержавшись на ногах, сжал виски руками. Голова пульсировала тупой, режущей болью, словно грозя лопнуть и забрызгать белый снег карминовыми красками. Астру и Ахиллеса тоже не минули эти приятные ощущения, как и голос, возникший в голове. Мягкий, но в то же время, мрачный и надменный голос. – Я приму вас, пока вы не уничтожили славное племя кроманьонцев.