Нас весьма бесцеремонно разбудили на рассвете. Кто-то из пастырей вошел в храм и попытался поднять шум.
Пришлось вставать, уверять, что на нас напало неудержимое желание всю ночь говорить с создателем, после чего, зевая, брести в серовато-розовых сумерках на стены, окружавшие клирах, чтобы в торжественном молчании лицезреть первый луч солнца. Признаться, в другое время зрелище меня бы порадовало: миг, когда тьма обращается в серые сумерки, которые, в свою очередь, развеиваются розовато-золотистыми лучами светила, действительно заставлял затаить дыхание. Когда закончишь зевать от недосыпа.
Затем мы дружно, вернее, послушно, прошли в трапезную: большую комнату, где на длинном столе уже стояли миски с какой-то кашей, на вид напоминающей овсянку. Какова она на вкус, я пробовать не решилась. Лениво ковыряясь в тарелке, я с тоской подумала о своем фирменном кофе.
После завтрака нас попросту попросили уехать как можно скорее. Возможно, в этом сыграла свою роль моя непочтительность, во всяком случае, после разговора с тем самым пастырем, который нашел нас в храме, Боневенунто как-то странно посмотрел на меня, но ничего не сказал.
Сев в нашу расписную коробчонку, так я мысленно называла карету, я блаженно раскинулась на подушках, сквозь сон думая, что в мире все относительно. Возможно, наш экипаж и подпрыгивал на ухабах, но этого я уже не замечала, крепко заснув.
Проснулась я оттого, что карета остановилась. Оказалось, что Боневенунто решил свернуть к каким-то очередным развалинам, чтобы переждать полуденную жару.
Из куска ткани, который художник извлек из недр походного сундука, мужчины быстро соорудили что-то наподобие навеса, под которым мы все и расположились.
Пьетро с хитрым видом достал из-под скамьи кучера плетеную корзину, в которой оказались хлеб, несколько головок домашнего мягкого сыра, круг колбасы и два кувшина с вином, или, как его называли здесь, фьён.
— Приятель, неужели ты принялся за старое? — наигранно изумился Пауло, пожевывая сухую травинку. Он уже лежал на траве, с удовольствием вытянув ноги, — То-то я гадал, куда ты бегал всю ночь! Думал, что от этой пресной еды тебя выворачивает, а ты, оказывается, в погреба наведывался!
— Не завидуй, друг мой, — поучительно отозвался его приятель, выкладывая сыр и колбасу на камни и ловко нарезая хлеб толстыми ломтями.
Я внимательно посмотрела на Паоло, мысленно сравнивая его с вчерашним незнакомцем. Он был ниже и явно толще, к тому же его руки не были столь белыми и холеными, как те, что я видела ночью. Этому трюку меня научили наши мальчики: запоминать человека не только по лицу, но и по рукам. Способ был не совсем надежным, но сейчас помог. Руки Пьетро тоже оказались мозолистыми и грубыми.