Подали рыбу. Треска с какой-то травой сверху. Иванченко и пригласившие их армяне есть не стали, зато Серого никто аппетита пока не лишил. Он сбросил ножом эту траву — не травоядное же! — и начал есть.
Странная жизнь. Он недавно уложил Даниляла, заметьте, за дело. И это не мешает ему обедать в присутствии родственников покойного. Наверное, Гринев прав. "Редиска ты, нехороший человек, Серый". Да какая, к черту, разница? Вкусная же рыба. Здесь портовый город, вообще морепродукты хорошие.
Иванченко начал издалека. Посочувствовал тяжкой потере, посетовал, что и сам чуть не ушел к праотцам. Посулил помощь в розысках негодяя, который Дыню замочил.
Овик Оганесян не поддавался на уговоры. Этот полноватый армянин лет сорока не был похож ни на гордого сына гор, ни на хачика с базара. Скорее на добропорядочного члена общества. Он говорил практически без акцента, тихо и мягко, но внутри — кремень.
Рядом сидел его друг, Хаджитур Аракелян — "правая рука" покойного Арсения, смуглый горбоносый мужик лет пятидесяти. Время от времени эти двое переглядывались, будто Аракелян давал команду говорить "да" или "нет".
— Меня самого ночью чуть не оприходовали, — наконец не выдержал Иванченко. — До сих пор к доктору хожу. Клянусь, не я это сделал. Одного мы взяли, это человек Арсения. Можете забрать. Он в машине во дворе.
— Ты что несешь!!! — вскинулся Овик, растеряв всю видимую мягкость. — Что вешаешь? О ком говоришь, собака?!
— Постой, Овик, — успокоил его Хаджитур. — Пусть говорит.
— Его послал Арсений, — сказал Иванченко многозначительно. — И его потом завалил кто-то другой, той же ночью. Думаю, это был тот, кто знал о том, что меня решили убрать. У кого такой интерес?
— Кто?! — снова подорвался Овик.
— Сами ищите, кто, — парировал Иванченко. — Мое дело предупредить. Неохота жить с оглядкой.
Овик и Хаджитур снова переглянулись, но уже с подозрением. Серый понял, что Иванченко удалось заронить зерно сомнения и посеять раздор между соратниками.
— А не этот ли нашего Арсения завалил? — вдруг развязно, с поддевкой спросил Аракелян, указав на Серого.
Тот сглотнул, но не от страха, а от наглости такой. Потом аккуратно отделил остов рыбы от филе и шкурки. Взял кусок и положил в рот. Прожевал.
— Что скажешь, Сергей Викторович? — начал балагурить Иванченко.
В таких ситуациях в нем всегда просыпалось странное веселье. Серый знал, когда главный весел — жди беды.
— Думаю так, — сказал он, сложив прибор крест-накрест на тарелке. Знал тонкости, когда надо, хоть и не любил. — Арсения натравили на Иванченко. И убили. Кто-то любит делать работу чужими руками. Кто бы это мог быть?