Есть усталым утешенье:
В ветре с дальних берегов –
Радость, вера, предвкушенье.
Каплет сырость на поля,
Черен лес, но все терплю я,
Видя в небе журавля,
Что на юг летит, ликуя.
Пусть по голому жнивью
Я весь день бродил в печали,
Вспоминал, как жизнь мою
С юных лет серпы срезали,
Пусть я в роще тосковал,
Что и сам под бурей вяну,
Если ветер бушевал,
Занося листвой поляну,
Но теперь гоню печаль,
Забываю скорбный жребий,
Ибо сердце рвется вдаль
И поет, как птица в небе.
Да, как эти журавли,
Сердце мчаться вдаль готово,
К берегам иной земли,
Где весну я встречу снова.
Неудачник
Полжизни сдуру прочудил,
Без толку счастье просадил.
Бушует ветер по оврагу.
Итак, пора прибавить шагу.
Теперь попутны все ветра.
Но ведь окончена игра –
Не предаюсь пустой надежде
Вернуть утраченное прежде.
Я три мечты таил в груди:
В бою сражаться впереди,
Достойной ввериться подруге
Да сына нянчить на досуге.
Все три мечты сбылись не впрок,
Но я не жалуюсь на рок,
Хотя несчастья злая сила
Их в три удара обратила.
Искал я славы на войне,
Но пуля там досталась мне,
Сынка похитила могила,
Моя жена мне изменила.
Три индейца
Буря в небе мчится черной тучей,
Крутит прах, шатает лес дремучий,
Воет и свистит над Ниагарой,
Тонкой плетью молнии лиловой
Люто хлещет вал белоголовый,
И бурлит он, полон злобы ярой.
Три индейских воина у брега
Молча внемлют реву водобега,
Озирают гребни скал седые.
Первый – воин, много испытавший,
Много в жизни бурь перевидавший,
Рядом с ним – два сына молодые.
На сынов глядит старик с любовью,
С тайной болью видит мощь сыновью,
В гордом сердце та же мгла и буря,
Словно туча, что чернее ночи,
Дико блещут молниями очи.
Говорит он, гневно брови хмуря:
«Белые! Проклятье вам вовеки!
Вам проклятье, голубые реки, –
Вы дорогой стали нищей своре!
Сто проклятий звездам путеводным,
Буйным ветрам и камням подводным,
Что воров не потопили в море!
Их суда – отравленные стрелы –
Вторглись в наши древние пределы,
Обрекли свободных рабской доле,
Все, чем мы владели, им досталось,
Нам лишь боль и ненависть осталась,
Так умрем, умрем по доброй воле!»
И едва то слово прозвучало,
Отвязали лодку от причала,
Отгребли они на середину,
Обнялись, чтоб умереть не розно,
И запели песню смерти грозно,
Весла кинув далеко в пучину.
Гром гремит, и молния змеится,
Лодка смерти по реке стремится,
То-то чайкам-хищницам отрада!
И мужчины гибели навстречу,
С песней, будто в радостную сечу,
Устремились в бездну водопада.