Восточная оконечность острова Пасхи открылась с первыми лучами восходящего солнца. Разнеженные усладами многодневного путешествия туристы не торопились на открытые пространства палуб; повезло тем, кто занимал каюты с правой стороны. Но наблюдатель с берега не увидел бы в квадратных стеклах тянущихся длинными рядами иллюминаторов ни одной любопытствующей головы. В столь ранние часы туристы предпочитали смотреть картину окружающего мира через экраны телевизоров, позволяющие в каюте видеть все, не вставая с уютных постелей.
Повинуясь воле капитана, лайнер медленно обходил остров, оставляя его с правого борта.
К плеску бьющей о металл волны добавился грозный шум прибоя, упрямо грызущего рифы и скалы. Но какое дело людям, скрытым за железом и пластиком, до скрытой мощи природы? Пассажиры могли не спеша позавтракать и подготовиться к высадке на берег, одновременно наслаждаясь рассмотрением круговой панорамы таинственного острова каменных великанов, открывающейся с расстояния в одну-две мили.
Верхняя палуба, не просохшая от влажного дыхания ночного океана, пустовала. На носовой части стоял в одиночестве человек лет тридцати в легкой безрукавке и шортах. Видимо, утренняя прохлада его не беспокоила. Обнаженные руки и ноги покрывал слабый розовый загар, неуместный здесь так же, как его одежда ранним утром. Месту и времени более соответствовала бы фигура в ветровке, с загорелым до черноты лицом.
Мощный корпус судна, стометровой длины и сорокаметровой ширины, слегка подрагивал, словно сбрасывая напряжение изматывающей ночной тряски в открытом океане. Дрожь через металл и пластик многочисленных переборок доходила на верхнюю палубу ослабленная, приглушенная, но заметно мешала одинокому пассажиру рассмотреть какие-то очень важные детали на проплывающих мимо берегах: он то прищуривал в тяжелых веках зеленоватые глаза, то отступал от фальшборта на шаг, стараясь не дотрагиваться до него. Когда же руки касались окрашенного металла, он их тотчас отдергивал, сопровождая движения гримасой неудовольствия.
По правому борту тянулись к югу темные серые скалы, круто обрывающиеся в полосу прибрежной пены; кроме каменных неприступных обрывов остров надежно защищали невидимые глазу подводные рифы. Пенистая ломаная линия штрих-пунктиром почти точно повторяла очертания побережья, дополняя общее мрачное впечатление...
Но солнце уже расцвечивало негостеприимный камень красноватыми, коричневыми, желтыми пятнами; пробуждалось ото сна не только живое, но и неподвижная материя древних застывших камней. Вот поднялась в небо трехглавая вершина горы - остаток некогда могучего вулкана. От основания исполинского трезубца к подножию тянулись, отделяя небо от земли, зеленые языки. Зелень в рассветных лучах выглядела удивительно сочной и упругой. Вонзившаяся в светлеющее небо гора уходила за корму, когда на верхнюю палубу поднялся человек с индусским фиолетово-коричневым загаром, круглым тугим брюшком, энергичный и быстрый. Приблизившись к одинокому туристу, завороженно провожающему взглядом полустертый временем вулканический конус, улыбающийся "индус" правой рукой обнял его за талию, левую протянул к голове и резким движением снял спортивную кепи с большим противосолнечным козырьком.