Вездесущая Фортуна пожалела Тайменева, распорядилась по-своему. Перед набиравшей скорость Эмилией с приветственно поднятой над головой левой рукой, посылавшей воздушные поцелуи правой, перед этой человеко-машиной атакующей симпатии внезапно возникло живое препятствие в образе невысокого островитянина в европейской одежде нейтрального серого цвета. Тайменев не успел увидеть его лица, но заметил вначале ошеломленный, а затем заинтересованный взгляд Эмилии. Достаточно было ей опустить глаза на серый костюм, как Тайменев бросился вправо с мощеной дорожки и, стараясь не сбить кого-нибудь по пути, скрылся за круглой стеной культурного центра, оклеенной в промежутках между окнами афишами и рекламными листами.
Обретя безопасность, он посочувствовал аборигену, остановившему Эмилию в полете, чем бы тот ни руководствовался в спасительном для Николая порыве. Он был благодарен ему, да и зауважал: еще бы, вот так просто, без предварительной подготовки, остановить Эмилию представлялось невозможным. Интересно, зачем она понадобилась обладателю серого костюма и что он такое сказал, что смог мгновенно переключить внимание? Сейчас она, конечно, вернула инициативу и, разочарованная неудавшимся покушением на Николая, все свои силы и средства бросила на невольно сыгравшего роль камикадзе островитянина. Подбегая к своей палатке, Тайменев на уровне слуховой галлюцинации слышал голос Эмилии, обращенный к новому объекту ее неиссякаемого интереса к жизни.
Утро седьмого дня на земле Рапа-Нуи открылось словами Франсуа Марэна, успевших стать привычными. Складывался своеобразный утренний ритуал.
- Василич! - "ич" звучало особенно мягко, по-кошачьи, - Расейский! Коман са ва?
Расейский Василич улыбаясь пробормотал, что здоровье в порядке, спасибо зарядке. Он знал: если утро начинается с таких слов Франсуа, день пройдет удачно.
- Вижу, бьян! По твоему факирскому распорядку через полчаса надо изображать тигра или змею, - тут Марэн зарычал и оскалился, - По этому поводу замечу: ты, Василич, мазохист. Да! У меня слезы на глазах от твоего самоистязательства. Пожалей себя. И меня, своего единственного друга. И попробуй недельку пожить по-людски. Бьян? А, Василич? Да ты посмотри на себя! На твоем стройном скелете навешано уже столько лишних мышц, что скоро он не выдержит и рассыплется на отдельные ценные мощи.
Критическая многословность Франсуа означала, что ему сегодня особенно тяжело. Пунцовые губы и воспаленные глаза подтверждали это. Ему бы поспать часов десять. Но Франсуа никогда не пользовался сном для приведения организма в порядок, считая, что покой размягчает и ослабляет. Судьба успела внедрить в организм Марэна несколько довольно серьезных хронических патологий, и подобное отношение Тайменев считал геройским. Чего он не понимал, так парадокса: "геройская" позиция приносила положительные плоды, Франсуа избегал кризисных обострений и не думал о врачах.