— Ну и вид у тебя, — проговорил он, — будто в первый раз меня видишь, — его губы растянулись в широкой улыбке. — Может, перестанешь от меня бегать? Играть в охотника и жертву увлекательно конечно, но как-то поднадоело.
Внезапно он оказался надо мной. Я вскочил, опасаясь близости, но отклонившись в сторону, не рассчитал траектории и, не удержав равновесие, повалился на пол. Сильные руки (гораздо сильнее моих) уверенно подхватили меня со спины. Я видел его оранжевые глаза слишком близко.
— Теперь-то ты не сбежишь.
Улыбка стала шире, а у меня только сильнее забилось сердце. Где-то внизу живота поднималось желание. Что за хрень, черт возьми? Мне страшно! Что делает этот бестолковый организм? Прекрати! Чертов эльф!
Я, широко раскрыв глаза, смотрел на то, как его кончик носа коснулся моего, и глаза стали еще ближе, я видел все темные пятнышки на его янтарной радужке. Меня пронял жар. Насмешливые полуприкрытые глаза остроухого смотрели в мои, полные страха, злости и отчаяния.
— Давно я не видел тебя таким, — прошептал он мне в губы, одной рукой сжимая мою задницу. Это меня отрезвило. Его губы легко только коснулись моих (тьфу!), но я резко оттолкнул его от себя, ударив локтем в живот (наверное, не так сильно, как следовало бы, потому что он даже не шелохнулся, только охнул), и понесся прочь.
— Рину, решил еще поиграть? — услышал я вслед.
Черта с два, остроухий извращенец! Чего встал как пень, Виктор?! Голубком стал?! Ждал, пока тебе сунет свой хрен в задницу этот стриженный остроухий? (А там у него тоже все выстрижено?)
ВИКТОР, О ЧЕМ ТЫ ДУМАЕШЬ?
Я, отплевываясь, вытер несколько раз на бегу и без того сухие губы, и чуть не подпрыгнул от неожиданности, когда передо мной вырос остроухий, тоже в черной форме, с короткими растрепанными волосами и горящими глазами на осунувшемся лице, под которыми были знатные синячары.
— Рину! — выдохнул он.
Очень озадаченное выражение лица. Он схватил меня за плечи. Я недовольно поморщился от прикосновения.
— Ты еще что от меня хочешь? — спросил я. — Оставьте меня в покое!
Я пытался вырваться, убрать его руки, но тот схватил меня за запястья, и его грустное лицо приблизилось к моему, впрочем не так нагло, как это сделал прежний остроухий. Достали уже немного.
— Но послушай! Я не стану больше тебя ни в чем винить! Я обещаю!
— Слушай, отвали от меня, а?!
У того лицо стало совсем несчастным.
— Неужели я больше совсем ничего для тебя не значу?
Мне вдруг так стало жаль его! Захотелось обнять, похлопать по спине, сказать, что…
Да ты чего, Виктор?
— Я знаю, как это унизительно звучит… — опустил он голову. — Но я прошу вернуться тебя ко мне! Пожалуйста, Рину!