– Контузии,– догадался я, оглянувшись на Вавилу, который потерял помять в миссии, где Ксавер лишился ноги.– Поэтому он не помнит ту ходку.
– Контузии,– подтвердила Лисьен.– Это адаптация клона к загруженной в него памяти.
– Зачем нас беречь, если можно заменить,– пугающая картинка быстро складывалась у меня в голове.
– Ты не понял,– хихикнул раненый Ксавер.– Ты и есть замена...
Я в ужасе пытался вспомнить, были ли у меня контузии или что-то подобное, прежде чем на меня опустилось леденящее озарение. Я отталкивал его, отказывался принять, но раненый Ксавер был неумолим, вытаскивая своим бесцветным голосом из меня душу:
– Во всех патрулях Итеры стоит один и тот же экипаж. Тысячи кораблей носят в своем брюхе тысячи Северинов и Ксаверов. Мы отбиваем свои штрафные баллы в бессмысленных миссиях, ведомые ложной надеждой на освобождение. Все, чем мы живем, ложь. Срок нашего заключения… вечность! Мы даже не за свои грехи несем эти вахты. Мы не люди, по сути… так, тени каких-то пяти ублюдков, которых уже и в живых поди нет. А нас продолжают штамповать проклятые станки. Мы давно вышли в тираж, стали расходником, как картриджи. Уверен, корабль с конвейера выходит пустой: нас лепит уже потом, по мере надобности.
Ксавер закашлялся, задохнулся в конвульсиях, но позже собрался, вслушиваясь в тишину, которая ждала его слов.
– Ты часть корабля, Северин, его деталь. Такое же дерьмовое устройство, как и генератор пищи. Тебе предстоит бессонная ночь, чтобы свыкнуться с тем, что ты есть… Думал, контролируешь Итеру и свою жизнь? Думал, у тебя есть своя жизнь? Упрись! Тебя лепит Итера из дерьма и палок!
Он продолжал выкрикивать что-то мне вслед, подбирая обидные слова, но я уже не слушал. Окрасить сказанное более мрачными красками он бы не смог – это было дно. Упасть глубже было некуда.
Да, эта тайна стоила того, чтобы ее скрывать. За нее можно и убить.
Я подошел к краю бассейна, а эхо подхватило звук шагов и разнесло над водой. Все, что я помнил о своих страхах перед ней и даже соленый привкус морского ветра на языке, оказалось ложью. Самые яркие воспоминания, за которые так цеплялось сознание, мне не принадлежали.
Наверное, увидеть собственное лицо в толпе кому-то покажется забавным.
Но это не сравнится с тем, что ощутил я. Более глубокого обмана представить невозможно. Я смотрел в воду и хотел упасть в ее объятия. Каждая следующая секунда жизни была унижением, нелепым танцем марионетки на потеху создателям. Мерзким было не то, что мне привили острую неприязнь к принуждению, и превратили в раба. Нестерпимой болью оказалось то, что меня были тысячи…