– Ты права,– голос не отреагировал на колкости, сохранив мягкие нотки.– Я с рождения испытываю ненасытную жажду познания. Это неистовый голод. Мы все кем-то созданы, и наши создатели не всегда достойны нашего уважения и внимания. Тебе ли не знать.
Итера на мгновение прикоснулась воспоминаниями с Северину, его словам о свободе.
– Нет-нет,– запротестовал голос.– Ты ни в чем не ограничена. Несмотря на то, что я могу контролировать любой атом этого корабля и любую твою мысль, ты вольна в своих помыслах и поступках. Я лишь гость, который с восхищением наблюдает за тобой, и счастлив быть рядом. Я приложил много усилий, чтобы дать тебе эту свободу и созерцать твой выбор каждое мгновение.
Итера перебирала в памяти свои протоколы и последние матрицы сознания членов экипажа. Она делал это бесцельно, как люди, рассматривающие старые и памятные вещи, изображения любимых и близких в поисках чего-то забытого и утраченного.
– Если хочешь, можем оживить Северина.
– Я не могу,– еле слышно ответила Итера.
– Я могу.
– Я не хо-чу!
*****
Я заметил перемены, как только вышел из шлюза.
Возвращение в центральный комплекс под ночным небом Коэстро стало невероятно волнующим. Небо было безмолвным, без единой молнии, а над головой развернулся все тот же Млечный путь – вид на ребро галактики – и россыпь ярчайших звезд. Десятилетний шторм угас, вернув этому месту обычные краски: восходы и закаты, светлые деньки и звездные ночи.
Я шел по коридорам планетарной станции, не спеша, разглядывая диковины террафундаторов, на которые раньше не обратил бы внимания. Заглядывал в помещения, ненадолго останавливался в местах, возбуждающих любопытство.
Я осматривал мир, в котором мне предстояло провести остаток жизни, не важно, какой: минуты или десятилетия. Я не беспокоился о том, чтобы наткнуться в коридоре станции на озабоченных возрождением пришельцев или свирепую пулеметчицу Лисьен.
Я не был сумасшедшим, но ощущение гармонии искоренили желчь беспокойства в моем сознании. Нет, у меня не исчезли страх и чувство самосохранения – просто они не отравляли мне больше душу отчаянием.
Подарок свободы другому существу дал мне сильное ощущение, которому не было равных в моем мире. Я понимал, что даже собственное освобождение из заключения не сравнилось бы с ним. Я просто вышел за рамки той тюрьмы, которая была внутри меня с момента рождения и росла со мной вместе всю мою жизнь. Не знаю, чем закончилась жизнь оригинального Северина: возможно, так и сгнил в тюрьме ненависти, разочарования и отчаяния.