— Благодарю, — сипло сказал Ганконер. Он сел рядом с Джаретом, прополоскал рот, сглотнул. — Четвертый раз в жизни играю со скованными руками.
На лицо Джарета лег мокрый платок, на шею — второй.
— Пить не предлагаю, не сможешь.
Джарет не ответил. Он помнил все три упомянутых случая. В двух из них Музыкант спасал жизни им обоим. В третьем — себе. По крайней мере, он так думал, когда усмирял натравленных на него псов Дикой Охоты.
В фургоне произошло какое-то оживление. Зазвенели цепи. Раздались шаги множества ног.
— У нас пополнение, привели еще четверых. И принесли ужин, — Ганконер тоскливо вздохнул. — Если эту мерзкую болтушку можно так назвать. Больше двух ложек я не в состоянии проглотить, хоть убей. А местные едят с удовольствием. Неужели здесь вся еда такая противная?
Джарет принюхался, и его замутило.
— Да, в первый раз меня тоже чуть не вырвало, — Ганконер со стоном сделал пару глотков и сказал кому-то слева: — Возьми, если хочешь.
В ответ послышался тихий шелестящий голос.
— Не стоит благодарности, право же, — с иронией ответил Ганконер.
— Ты… понимаешь?
— Нет, но догадаться несложно. Я пытаюсь запоминать слова, но одни слишком быстро тараторят, а другие слишком тихо шепчут.
Он снял с Джарета платки и снова их намочил. В фургоне постепенно становилось прохладнее. Джарет задышал с облегчением, опухоль определенно спадала.
— Это просто стоянка, — с сожалением сказал Ганконер. — В дверь мало что видно, но рядом стоит еще один фургон. Его хозяин приходил на тебя смотреть. По-моему, Триус ему служит.
Джарет обдумал эту информацию. Убивать его не будут, это ясно. А еще здесь ценят музыку.
— Колыбельная, — прошептал он.
— Хочешь, чтобы я исчерпал силу флейты, как уже исчерпал свою? Даже если получится, ты не сможешь сейчас бежать. Вокруг степь, мы будем как на ладони, а эти ребята стреляют очень быстро и точно. Подождем. Жаль, вода закончилась.
Он убрал высохшие платки. Джарет рискнул приоткрыть глаза. С облегчением убедился, что видит не хуже, чем раньше. Ганконер сидел рядом и жевал травинку. На нем был всё тот же бальный наряд, но изрядно потрепанный. На правой руке — свежий след от хлыста. А запястья охватывают широкие железные браслеты, соединенные короткой цепью. Дюймов десять, прикинул Джарет. Странно, почему рабов не приковывают друг к другу или к стене? В чем смысл таких наручников?
В открытую дверь потянуло дымком и вкусным запахом. Хозяева питались не той бурдой, которой кормили рабов. Ганконер сглотнул, в животе у него отчетливо заурчало. В фургон снова кто-то зашел. Джарет узнал шаги незнакомца, расстегнувшего на нем ошейник. Человек был высокий, одетый в кожаную куртку с бахромой и такие же штаны. На высоких сапогах и широком поясе поблескивали крупные серебряные бляшки. У Триуса таких не было. Заложив большие пальцы за ремень, мужчина пару минут рассматривал Джарета, удивлено покачал головой, хмыкнул, перевел взгляд на Ганконера и сделал знак подняться. Ганконер встал, и Джарет увидел ответ на свой вопрос. На Ганконере был ошейник, от которого тянулась длинная цепь, конец которой терялся на полу среди сена.