Джарет открыл соседнюю дверь. Арак уже спал, неловко свернувшись на кровати.
«Намаялся», — усмехнулся Джарет. Он больше не видел снов о их прошлой жизни. Но необъяснимая нежность осталась. Арак вздохнул во сне. Джарет запустил пальцы в его волосы, принялся перебирать спутанные пряди. А ведь сам он выглядит еще хуже. Кожаный костюм едва ли высохнет до утра. При мысли, что придется заявиться на Авалон в матросской робе, Джарет передернулся. Впрочем, это еще не самое худшее, что может случиться.
«Это самая долгая ночь в моей жизни», — Ганконер то задремывал, рискуя свалиться со своего наблюдательного пункта, то снова вскидывал голову, пытаясь высмотреть на темном горизонте первые признаки рассвета.
Удивительно, но усталость его прошла. Голова больше не болела. А ночь была до странности теплой, словно этот неприветливый мир решил напоследок приласкать своих невольных гостей.
Когда, по ощущениям Ганконера, ночь перевалила за половину, он предпринял еще одну попытку. Авалон не появился, но, закончив играть, Музыкант ощутил необъяснимый прилив сил.
— Это ты помогаешь мне? — он положил флейту на колени. Провел по ней ладонью. — Почему именно сейчас? Или на этих островах граница между мирами тоньше, и сюда просачивается магия?
«Граница здесь и вправду тонкая».
Ганконер обмер, услышав в голове мелодичный голос.
— Ты… — он облизнул губы, — О боги… Почему?
«Что почему, Музыкант?»
Ганконер сосредоточился.
— Почему ты не говорила со мной раньше?
«Я говорила, но ты не слышал. Однако этот мир — особенный. Здесь родились те, кого вы зовете Древними».
— Ты — одна из них?! — прошептал Ганконер. Во рту разом пересохло. — Ты — ровесница Перекрестка?!
«И Лабиринта тоже, — флейта засмеялась. — Ты удивлен? Да, мы очень разные. Но при этом одной природы. Перекресток — это те из нас, кто сильнее других желал власти. Те, кто был уверен — только они знают, как надо строить мироздание».
— Они и теперь уверены, — Ганконер вспомнил, как решительно и безжалостно действовали силы Перекрестка, удаляя из своих миров всё, что мешало их порядку.
«Уже нет. Но в своих ошибках они никогда не признаются. Просто позволят другим их исправить».
— Мы действительно сможем вернуться? — Ганконер ощутил, как поднимается внутри него пузырящаяся радость.
«Разумеется. Авалон уже близко».
— Ты… — Ганконер нерешительно дотронулся до флейты. — Ты простила меня?
«За что?»
— За то, что я тебя проиграл.
«Ах, это… Ты проиграл, потому что мне нужно было некоторое время побыть в Лабиринте. У нас свои дела».
— Он живой?!
«Я ведь уже сказала, Лабиринт — один из Древних. Не самый сильный, правда. Ты сам видел, как он пострадал, когда вы сражались с мастером колец.»