Ну не психолог я. И не трепетная дева, то есть фея. Как умела, так и того… полюбила. Голова у него крепкая, а мозги от удара должны встать на место!
А потом сковородка сама выпала у меня из руки, когда я кинулась подхватывать закочавшегося от удара полузверя. Бли-ин! Неужели перестаралась?!
— Прости-прости! Карл! Я не нарочно! Ну приходи в себя! Только не падай! Вот так, умница… к стеночке… Это я! Я живая! Меня червяк выплюнул! — боже, что за пургу я несу?!
Мой контуженный медоед промычал что-то невразумительное, моргнул, закрыл глаза и обмяк. Ну вот… довела мужика. Как теперь?
— Карл, посмотри на меня, пожалуйста, а?
— Глюк, — булькнул он и расхохотался смехом сумасшедшего, но глаза открыл. И вдруг вцепился в меня обеими когтистыми лапами, притянул к себе, встряхнул даже, словно не веря в мою реальность, а потом сжал, притиснул к себе так крепко, что я тихо пискнула. И даже не подумала сопротивляться, хотя он своими когтищами подрал весь им же подаренный кожаный костюм для оборотов.
— То-очка… — простонал мужчина мне в волосы куда-то, прижался медоедской мордой к моей щеке и, кажется, то ли всхлипнул, то ли дышать перестал.
— Я живая, честное слово! — мне уже ничего не мешало — ни полузвериный облик, ни то, что мы оба были грязные, как черти после бани, липкие от чужой и своей крови. Я вдруг принялась целовать его куда достану, в плечо, в руку, в нос… обнимала, гладила, прижималась. Живой… живой… я успела!
Медоед в ответ лизнул меня в щёку, в нос. Его чужая кровь тем более не смущала. Кажется, он вообще был не прочь устроить мне полноценное «умывание». А еще он урчал, совсем по-звериному, но меня это не беспокоило — наоборот, умиляло до неконтролируемых приступов сумасшедшей нежности.
— Я тебя… никому! Не отдам! Ты мой! И сама никуда больше не уйду! — слезы вдруг сами потекли, блин, вот дура-то. Чего теперь реву? От нежности? От радости? От того, что эта упрямая косматая морда тут, со мной, и можно его тискать, прижиматься, заглядывать в глаза? Прятаться в кольце его рук от всего на свете? Не отпускать его больше никуда и никогда? — Я тебя люблю… и не спорь со мной!
— Я тоже тебя люблю, Точка. Больше жизни люблю. Больше всего на свете… это же правда ты? Я не брежу?
— Тебя еще раз сковородкой стукнуть? Для верности? — я рассмеялась сквозь слезы и еще крепче к нему прижалась.
Карл издал звук, больше всего похожий на мяуканье котёнка, прижал меня к себе ещё крепче и затих. И я затихла. Как хорошо-то… и пусть весь мир пофиг, нафиг или как там правильно…
Прошло минут десять, не меньше. Ну по ощущениям. Карл вдруг отмер и, наконец, признал: