И, конечно же, эта тетрадь возбуждала во мне патологические приступы любопытства, которые так и оставались неудовлетворенными довольно долго. Что за страшные секреты могли хранить ее страницы, если это вызывало у отца такую осторожность? Речь не могла идти ни о финансовых вопросах, ни тем более о тайных любовных переписках, что еще можно было бы понять в плане тщательной охраны содержащихся в тетради сведений. Подобные предположения я отмел сразу, продолжая мучиться догадками. Но однажды, когда я вновь направлялся в библиотеку, со стороны кухни или столовой раздался громкий крик, а потом отчаянный плач моей сестренки. Надо сказать, Наоми, которой на тот момент было лет пять или шесть, вовсе не была капризной, скорее всего, она сильно ушиблась, будучи в этом возрасте довольно непоседливой. Но рядом наверняка находилась мама, да и кухарка где-то поблизости, так что утешить ее нашлось бы кому, поэтому я спокойно продолжил свой путь. Тем не менее, у Гаэтана оказалось по этому поводу другое мнение. Заслышав зов обожаемой дочки, он пулей вылетел из кабинета, кажется, даже не заметив меня.
Войдя в библиотеку, я направился было к полкам, но тут мой взгляд упал на стол, и я заметил оставленную на нем тетрадь. Ту самую, толстую, в темной коже. Обложка была закрыта, но не заперта. Нервно оглянувшись и убедившись, что отец не торопится вернуться, понимая, что не имею права этого делать, тем не менее, я не мог удержаться, и ноги сами шагнули к столу. Быстро раскрыв тетрадь, я впился глазами в аккуратные ровные строчки, написанные рукой моего отца. Это оказалось что-то вроде дневника или заметок, и первая запись, судя по дате, была сделана еще за несколько лет до моего рождения. Еще раз прислушавшись и взглянув на дверь, я стал читать и не мог остановиться, осознавая, что это отнюдь не книга сказок и не выдумка, как могло показаться. Можно понять, почему отец так старательно прятал ото всех подобные записи. Скорее всего, никакие политические интриги и даже адюльтер не стоил бы и доли тех сведений, которые содержала отцовская хранительница тайн. Речь шла о вампирах, тех самых, историями о которых мы пугали друг друга в детстве, И написано все это было, несомненно, на основе личных наблюдений, словно Гаэтан водил знакомство с этими мифическими существами. Невероятные скорость, сила, выносливость, орлиное зрение, великолепный слух и обоняние, и это еще не все. Раны, заживающие моментально, никаких болезней, им не страшны были ни пули, ни кинжалы, и, если повезет, эти существа могли жить вечно — вот что следовало из записок отца. Просто голова шла кругом, мой мир менялся прямо на глазах. Взахлеб проглатывал я рассуждения отца о том, как неплохо было бы обладать хотя бы частью этих способностей, и какие возможности это открывало. Апофеозом всему стало упоминание и о других существах, вроде проклятых в полнолуние ликантропах и настоящих ворожеях. Будь у меня больше времени, наверное, я прочитал бы все записи, но тут послышались торопливые шаги, и, прочитав лишь несколько страничек, я едва успел захлопнуть тетрадь и метнуться в кресло, схватив по дороге первую попавшуюся книгу и раскрыв ее наугад, всеми усилиями своими создавая видимость спокойствия и безмятежности.