Конечно, приговор оказался полностью в пользу итальянца Муцио, и мы проиграли. Возникло страшное желание немедленно напиться, лишь бы хоть как-то, пусть на время, забыть о своем позоре. Но мне еще пришлось выдержать сочувственные слова Юлалии, которая винила лишь себя в том, что уговорила меня за это взяться. Месье Лавассёр также обошелся без упреков. Он даже предположил, что нашим соперникам все же удалось купить судью, но я-то прекрасно понимал, что их победа заслуженная. Поэтому, когда он предложил мне подать апелляцию, я, собрав остатки ума и мужества, посоветовал ему обратиться к одному из моих более опытных коллег, однако честно предупредил, что в принципе не вижу в этом смысла. Добил меня в итоге сам Гринберг, встретив в коридоре. Придержав меня за руку, когда я хотел проскочить мимо, он снисходительно произнес:
— Молодой человек, адвокатура — это, явно, не ваша стезя. Если уж вам так жаль средств, затраченных на юридическое образование, станьте нотариусом, что ли, или вот еще в полицию можно пойти служить.
До сих пор горжусь, что я смог сдержаться в тот момент, лишь коротко бросил ему:
— Оставьте ваши советы, месье Гринбенг, для ваших клиентов, я в них не нуждаюсь, — и, высоко подняв голову, пошел дальше.
Это конец всему, просто полный провал, — билось в моей голове. Ко всему прочему, я не сомневался, что завтра же отец об этом узнает. Помимо того, что он следил за судебной практикой — уж громкое дело, которое вел его сын, наверняка не пропустит. А я-то ведь еще представлял, с какой гордостью этот упрямец прочитает о первом серьезном успехе своего отпрыска. Никогда еще мое самомнение не получало подобного удара. Я с детских лет привык быть лидером почти во всем. А уж если серьезно за что-то брался, то успех просто был обеспечен. А теперь хоть из Парижа беги после такого позора. Может, и сбежал бы, да кто гарантирует, что на новом месте меня не подстерегут новые удары судьбы. И что, каждый раз бежать дальше? А вот напиться, как я мечтал, это просто крайне необходимо. Но идти сейчас в кабак, пожалуй, не стоит, еще встречу кого-нибудь из знакомых, а насмешки или сочувствие, или даже желание поддержать и отвлечь сейчас для меня — это как рану расковыривать.
Стояла поздняя осень, пасмурная, зябкая и неуютная. Тротуары покрылись лужами, и мои модные штиблеты быстро промокли. С неба вместе с мелким дождем иногда срывались хлопья мокрого снега, заставив меня раскрыть зонт. Настроение как раз соответствовало погоде. Взяв в ближайшем винном магазине пару бутылок коньяка, я поймал извозчика и поехал к себе на квартиру. Это был первый раз в жизни, когда я вот так вот решил с горя в одиночестве напиться. Что же, все когда-то случается, повод, на мой взгляд, был более чем подходящий. И еще я впервые буквально упивался жалостью к самому себе. Чувство абсолютно новое и крайне неприятное. Если в будущем меня ждут такие же результаты, то я не то, что в нотариусы подамся, а сопьюсь, опущусь, словно вон тот клошар, который расположился на матрасе прямо в подворотне напротив моих окон.