Взбивая пыль, лошадь летела по улице поселка.
Поминутно приподнимаясь на стременах, Иван вглядывался в открытые окна заводской конторы — приземистого здания, выкрашенного желтой краской. Когда он был уже совсем близко, в глаза ему бросилась тщедушная женская фигурка с коромыслом и ведрами. Придержав лошадь, Иван спрыгнул на землю:
— Маманя!
Женщина обернулась на его голос. Во взгляде полыхнула мгновенная радость. Поставив ведра, она бросилась на грудь сыну.
Поглаживая ее по исхудавшим плечам, Иван ласково говорил:
— Все, все, родная, скоро домой все поедем.
— Я знаю… — Мать подняла на него глаза. На лице ее была скорбь.
— Ч-чего знаешь? — недоверчиво спросил Иван.
— Карла Иваныч уж распорядился, чтоб семью нашу от работ освободили. Днями обещался бумагу дать…
Молодой человек пораженно смотрел на мать, не в силах произнести ни слова. Наконец пробормотал:
— Значит… значит…
— Ради тебя она, ради тебя… — со слезами в голосе говорила мать, обняв Ивана.
— Кто она? — все еще недоумевал он.
Женщина еле слышно прошептала:
— Аннушка…
Управитель уже садился в свою бричку после осмотра доменного цеха, когда на усыпанную шлаком площадку влетел всадник. Подняв облако пыли, он остановился возле экипажа. Брови Фогеля полезли вверх.
— Ты?! — Он обеспокоенно оглянулся, словно боялся, что кто-то может подслушать.
Увидев Тихона с уставщиками, скривился и негромко сказал:
— Поедем отсюда. — И тронул лошадей. Иван пристроился рядом.
Поднялись на плотину.
— Ну и?.. — Немец избегал прямого вопроса о Золотой Бабе.
— Ну и добыл я статуй — уворовал с капища их поганского.
Фогель выронил из рук вожжи.
— Золото?!
— А что же еще? С места кое-как сдвинешь. Тяжеленный болван — вот-вот, гляди, в землю уйдет.
— А велика ли? — Губы управителя побелели, он не замечал, что лошади давно встали посреди плотины.
— С ребятенка десятилетнего будет…
— Так где же она? — нетерпеливо сказал Фогель.
— Как уговорились — в лесу схоронил в приметном месте.
— Тогда…
— Не знаю только, господин управитель, придется ли ехать за ней. — Иван запнулся. Потом сказал через силу, глядя мимо Фогеля: — У тебя, я слышал, с моей невестой другой уговор вышел. Ежели-де пойдет замуж…
— Молчать! — досадливо крикнул управитель и испуганно оглянулся.
— А чего мне? — как можно беспечнее отозвался Иван. — Я от людей не таю ничего.
Лицо немца как-то сразу посерело. Казалось, он стал меньше, вдавившись в кожаные подушки сиденья. И только напряженный блеск глаз свидетельствовал о том, что творится в его душе.
— Откажись от Анютки, господин управитель, — негромко сказал Иван. — Неровня она тебе… Что ей за старого-то идти…