Над тяжелыми чугунными воротами большая вывеска: «Надеждинский исправительно-трудовой дом». Я внимательно перечитываю это название. Не только наказание врагов нашего строя, но и трудовое перевоспитание их должно быть за этими высокими стенами.
У калитки стоят несколько женщин с сумками и свертками. Нас пропускают во двор, и мы знакомимся с начальником исправительно-трудового дома.
— Нач. ИТД Дайкин! — представляется низенький человек.
С удивлением разглядываю его. Дайкин никак не похож на высокое административное лицо, ведающее судьбами заключенных. Он скорей напоминает красногвардейца Октябрьских дней, ворвавшегося в тюрьму, чтобы освободить арестантов. На черной лохматой папахе, сдвинутой на затылок, красный бант. На рукав длинного темного пальто надета кумачовая повязка. Пальто перехвачено широким ремнем, и на животе торчит кобура большого револьвера. Лицо Дайкина так изрыто оспой, что бровей у него не видно, лишь у переносья торчат жалкие кустики волос. А руки Дайкина мне нравятся: большие, твердые, рабочие.
— Сегодня у нас скоромный день, — улыбается Дайкин. — Разрешены свидания заключенных с родными. Специальной охраны нет, приходится мне наблюдать.
— А много у вас содержится местных жителей? — спрашивает Куликов.
— Почти нет. Это все приезжие родственнички к осужденному офицерью. Вот посмотрите! — Дайкин вводит нас в длинный коридор и открывает широкий «глазок» в дверях одной из камер.
Я заглядываю в «глазок». В маленькой светлой комнате у круглого столика сидят двое: старик с пышными седыми усами в офицерском кителе и пожилая женщина в черном платье. Женщина держит руку офицера и маленькими ножницами аккуратно срезает ногти на его пальцах. Я узнаю старика. Это генерал Иванов. Он был освобожден от ответственности за службу у Колчака в интендантском управлении, но весной 1921 года участвовал в кулацком восстании на юге Сибири и полгода назад был приговорен к десяти годам лишения свободы. Иванов — старый белогвардейский волк. Сможет ли перевоспитать его этот трудовой дом?
Дайкин ведет нас по коридору и, останавливаясь у каждой камеры, поясняет:
— Тут мать приехала к одному бравому юнкеру. А здесь папаша сообщает последние сплетни своему сынку, прапорщику. Удивительно, до чего обширны у каждого белогвардейца родственные связи. Небось, блуждая по тайге, крест ставили на свои семьи, все забывали. А теперь… И ведь никому не откажешь в свидании. Сразу же идут с жалобой в исполком. Половина главного корпуса у нас занята «комнатами свиданий». Как вам это нравится?
Дайкин нервничает и злится. В коридоре много камер, и в каждой идет сейчас встреча.