— Я отдам распоряжение, — сказал Хутиэли. — Ваши бумаги будут готовы через два часа…
* * *
— Этот парень, — докладывал неделю спустя сержант Бродецки после возвращения из Штатов, — исчез, как только мы вошли в здание аэропорта. Я решил, что расправлюсь с ним позднее, и пошел к стойкам регистрации французских компаний — до ближайшего рейса на Париж оставалось два часа… Пистолет не явился. Я пропустил еще два рейса, потом пришлось побегать, потому что одновременно регистрировались рейсы Пан-Ам и Эйр Франс…
— Больше надо было спортом заниматься, — мрачно бросил инспектор, — тогда бы и бегал быстрее.
— Когда Пистолет так и не явился, а между парижскими рейсами образовалось «окно», я попробовал отыскать этого… Берковича. И вы можете себе представить: захожу в полицейское отделение аэропорта, этот красавец сидит там, развалившись на стуле, а посреди комнаты под охраной двух полицейских — наш друг Пистолет собственной персоной!
— Представляю твою отвисшую челюсть, — сказал Хутиэли. — Черт меня побери, если я понимаю, какого черта этому стажеру пришло в голову проверять внутренние рейсы! Нет, я, конечно, знаю, что город с названием Париж есть и в Соединенных Штатах, и Санкт-Петербург тоже… Но мне бы никогда…
Он замолчал, потому что дверь раскрылась ровно настолько, чтобы в образовашуюся щель протиснулся стажер Беркович собственной персоной.
— Ронит нет на месте, — произнес Беркович извиняющимся тоном.
Хутиэли встал и, обойдя стол, подошел к стажеру и пожал ему руку. Пожатие Берковича оказалось на удивление твердым — именно таким, какого следовало ожидать от человека, хорошо знающего свое место в жизни.
— Полагаю, — сказал Хутиэли, — что вы еще тогда, сидя передо мной, уже догадались, что Пистолет вовсе не собирался в Европу. Именно поэтому вы и напрсились в помощники сержанту. Я прав?
— Да, — коротко ответил Беркович.
— Почему это вам пришло в голову, а? Я только что говорил сержанту, что сам бы не подумал…
— Видите ли, — Беркович едва заметно пожал плечами, — я обратил внимание на одну лишнюю букву в записке Пистолета.
— Лишнюю букву? — недоуменно переспросил инспектор. Он быстро подошел к столу, взял в руки протокол и внимательно перечитал давно ему известный текст.
— Ну? — спросил Хутиэли, не обнаружив никаких лишних букв, которые могли бы навести его на какие-либо мысли.
— Санкт-Петербург, — сказал Беркович, — тот, который в России, пишется без буквы «с». Американский пишется и произносится чуть иначе — Санкт-Питерсбург. На иврите нет разницы между «и» и «е», но буква «с» была явно лишней…