— С чего ты решила? — ответил Эфриэл. — Я живу тут, как девственник на пустынном острове. Только и мечтаю, что вернусь домой и оприходую всех красоток в Финнеасе.
— Так ты стосковался не по семье, а по любви? Бедненький…
— Пять месяцев воздержания, — криво усмехнулся Эфриэл. — Можешь поверить, что я способен на такое?
— Это легко исправить, — Айрмед распустила вязки на рубашке и оголила высокую белую грудь. — Мы же с тобой друзья, должны помогать друг другу.
— Прикройся, — Эфриэл машинально отвернулся.
— С каких это пор ты стал стыдливым? — травница натянула на плечи рубашку и с утроенным любопытством посмотрела на спящую Бранвен. — Неужели, это ее заслуга? Ох уж эти смертные девы! Их чары опаснее, чем заклинания!
— Не смейся, — буркнул Эфриэл. — Мне вовсе не до шуток. Она, эта девушка — она другая, понимаешь? Она не похожа на нас, она не похожа на своих. Она добрая. Она верит людям даже после того, как столько раз была обманута, предана, унижена. И всегда думает о других, а не о себе. И еще она улыбается. Понимаешь ли ты, что это значит? Она прыгнула с обрыва, едва не погибнув, и тут же улыбнулась мне. Она делала вид, что ей совсем не страшно, когда ее чуть не изнасиловал бык на потеху публике. И даже теперь, чувствуя смерть, она улыбалась и утверждала, что хочет умереть в моих объятиях и желала только одного — чтобы я вернулся в Тир-нан-Бео. Такая слабая — и такая сильная. И с ней тепло. Тепло вот здесь, — он постучал кулаком себе по груди, слева. — С остальными тепло в другом месте, а с этой… Сначала рядом с ней я умирал от страсти, а теперь чувствую, что умираю от нежности. И это такая сладкая смерть. Если этой девушки не станет, я буду тосковать вечно.
Айрмед слушала его откровения с грустной, понимающей улыбкой.
— А я и не смеюсь над тобой, глупый малыш, — сказала она, когда Эфриэл замолчал. — Да, малыш! Не забывай, что я старше тебя лет на семьсот, если не больше. Древние говорили, что мужчина помнит только трех женщин — первую, последнюю и единственную. Не знаю, кто был твоей первой женщиной, не знаю, кто будет последней. Но вот эта… Кажется, она как раз твоя единственная. Смотри, единственных дважды не встречают.
Бранвен проснулась, и Эфриэл тут же подбежал к ней, и склонился, всматриваясь в лицо.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он, волнуясь.
— Лучше, — с удивлением ответила она.
— Посмотри на ложку, — сказала Айрмед.
— Она посветлела! — воскликнул Эфриэл, поднося ложку к пламени костра.
Фигурка женщины и вправду посветлела больше, чем наполовину, и чернота продолжала уменьшаться на глазах. Вскоре темной остались лишь голени, потом пятки, а потом и вся ложка засияла чистым серебряным светом.