Вдруг, словно порыв ледяного ветра врывается в пестрый хоровод воспоминаний. Краски стремительно выцветают, превращая живые, радостные картинки в пугающие серые наброски. Кваху видит самого себя, склонившегося над лежащим на сухой пыльной земле человеком. Рядом, в окружении старых сорочек, валяется потертый разломанный чемодан. Лицо человека посерело от страха, пот крупными каплями выступил на морщинистом лбу и давно небритых щеках. Губы человека шевелятся, но Кваху не слышит ни звука. Зато тот, другой, присевший над лежащим, слышит все. Он яростно трясет головой, его рот раскрывается в крике. Затем, другой Кваху выхватывает из-за пояса длинный изогнутый нож и медленно погружает в грудь лежащего перед ним человека. Черно-белые воспоминания сменяют друг друга со скоростью летящих по ветру листьев. И на них тот другой Кваху насилует, грабит, убивает. Насилует, грабит, убивает. Убивает. Воспоминания блекнут, становятся все прозрачней, а сквозь них видна высокая костлявая фигура, уже в накидке из волчьих шкур. Безгубый рот все так же щерит острые желтые зубы в издевательской улыбке. «Ты мой, ты мой, ты мой!», — говорит эта улыбка.
Тот, настоящий Кваху, что сидит на полу в луже собственной крови, безмолвно кричит от ужаса. Ослабевшее, истерзанное тело едва ли способно пошевелиться, но сознание ясно, как никогда. Он знает. Знает, как только костлявая рука стоящего перед ним демона коснется его груди, он умрет. Умрет, но не освободится, а будет вечно страдать на ледяных просторах, где нет ничего, кроме снега и покрытых инеем, острых, как волчьи клыки, скал.
Кваху знает, что должен вспомнить. Вспомнить то, что спасет его от объятий ледяного демона, позволит остаться трехлетним малышом, лежащим на мягком травяном ковре. Но что это? Мысли роятся и ускользают, но Кваху отчаянно напрягает последние силы, перебирая воспоминания. Ночь, костер, склонившееся к нему лицо деда. Губы беззвучно шевелятся, произнося единственно важные слова. Кваху знает: он должен услышать, что говорит дед. Он пристально вглядывается в морщинистое лицо, отчаянно напрягая слух. Движения губ складываются в слова. Они все громче и громче звучат в его голове.
«Ты должен раздавить камень, раздави камень, камень».
Сидящий на полу юноша тихо застонал. Приподнял голову, окинув стоящих перед ним мужчин мутным, полным боли, взглядом. В груди что-то хрипело и клокотало, воздух со свистом проходил сквозь крепко сжатые зубы. Лежавшая на полу во все расширяющейся луже крови, правая рука вздрогнула и приподнялась на несколько дюймов.