* * *
— Данила, зайди!
Иннокентий Иванович — непосредственный начальник. Ну, не совсем начальник, потому что техническая должность Данилы делала его практически автономной частью коллектива, но тем не менее с Иннокентием Ивановичем он чаще всего контактировал и его решения — неважно, принятые самостоятельно или переданные от имени вышестоящих товарищей — претворял в жизнь.
— Доброе утро! — хмуро поприветствовал руководство Данила, терзаемый дурными предчувствиями. И, естественно, они его не обманули.
— Срочно в район, — не поднимая головы от каких-то бумаг, буркнул начальник и назвал одну из самых дальних окраин, — у них там всё «полетело».
— Не в нашу сторону полетело? Может, на полпути перехвачу?
— Ты всё шутишь, — без осуждения отметил Иннокентий Иванович и наконец поднял голову. Пухлое добродушное лицо было немного виноватым. Он отлично понимал, какое это сомнительное удовольствие — гнать по скользкой декабрьской дороге часа три туда и столько же обратно, да ещё неизвестно, сколько времени уйдёт на восстановление «полетевшей» системы.
— Да там пустяк, наверное, — попытался он утешить админа. Данила невесело усмехнулся.
* * *
Мои знания о людях ограничены, я вижу их только в движении, только спешащими. Я знаю, что они не всегда заняты перемещениями по дорогам, но что они делают, кроме этого, представляю плохо: духи городов не хотят говорить с нами. Они слишком горды. Даже те, кого мы пронзаем насквозь. Дух последней жалкой деревеньки не снисходит до общения с нами.
Потому я довольствуюсь тем, что вижу, слышу, чувствую, да ещё тем, что рассказывают другие дороги. И тем, что растворено в мире…
Я живу не один человеческий век и умею чувствовать мир. Я научился читать судьбы по осенним облакам. Долгими ночами я пронзал памятью толщи времён, возвращаясь в те годы, когда у меня не было прекрасного твёрдого панциря и я намного больше зависел от помощи непоседливых людей в вечной борьбе с посланниками моих легкомысленных соседей-противников — духов полей и лесов. Я обсуждал воспоминания с теми человеческими душами, которые всегда со мной. Постепенно я научился заглядывать глубоко в трёхмерные людские тела и оценивать то, что обнаруживал там.
* * *
«Пустяк» отнял ни много ни мало — четыре часа жизни. Плюс два с половиной на дорогу. На обратный путь предстояло потратить больше — где-то на полпути его должны были нагнать ранние зимние сумерки.
С тем, что должностные обязанности не укладываются в предписанный Конституцией восьмичасовой рабочий день, Данила давно уже смирился и взял за правило на обратном пути вести машину без спешки. Каким полезным оказалось это правило, он убедился, отъехав километров на двадцать от города, когда, выбравшись на относительно ровный и прямой участок дороги, он неожиданно, среди пока ещё белого дня, заснул за рулём.