Очнулся через несколько секунд и, не успев ничего сообразить, инстинктивно ударил по тормозам.
Некоторое время сидел, вцепившись в руль, пока не восстановилось судорожное дыхание, затем открыл дверь и выбрался из машины. За краткие мгновения его сна железный конь плавно съехал на обочину, и правые колёса попали в благословенный ухаб — это его и разбудило. Трижды благословенный, потому что метрах в десяти впереди вплотную к дороге подступал один из многочисленных в этих холмистых местах овраг, отделённый от дороги лишь жалкими остатками ограждения, которые местные дорожники, видимо, считали вполне достаточными для безопасности проезжающих.
Данила вдохнул пахнущий дорогой, холодный, такой упоительно живой воздух. Достал сигареты, с неудовольствием отметив, что руки немного дрожат. Происшествие выбило его из колеи гораздо сильнее, чем ему самому хотелось думать. Испуг отступал, но его место занимала беспредельная и безысходная тоска. Рано или поздно это должно было случиться, говорил он себе. Нельзя проводить полжизни за рулём, а треть за компьютером, постоянно не высыпаться и не заплатить за это. И если он ничего не изменит, то в следующий раз, а следующий раз наступит неизбежно, он не успеет проснуться… А что он может изменить?
Он огляделся. Со всех сторон его окружала ранняя зима — стылая, мокрая, блеклая. Тёмно-серая полоса дороги, тусклый снег по обеим её сторонам на сколько хватало глаз и дымчатая полоса леса на горизонте. Он поднял глаза к небу, но и оно было серым, плотным, давящим. Ох, мама, роди меня обратно…
Он отшвырнул сигарету, потёр лицо ладонями, разгоняя кровь, потом сел в машину и решительно завёл мотор. Выхода нет и не предвидится. Значит, надо включить погромче радио и на ближайшей заправке попросить кофе покрепче.
* * *
Он был одним из тех, кого я замечаю сразу. Его душа была подобна голосу, а голос напоминал звон талых подснежных ручьёв, что стекают по моим обочинам. Душа как весенний лёд, слишком чистая и хрупкая, на мой взгляд, для человеческой жизни.
Я услышал его страх и тоску. И подумал — я могу предложить этому измученному телу отдых, этой отчаявшейся душе — поддержку, я могу предложить ему покой — то, чего в суматошном человеческом существовании почти не бывает. Эта душа могла бы стать звездой моего призрачного небосклона.
Сколько их уже вошло в мою плоть и растворилось в ней навеки! Не все, но кое-кто из лихачей, погибших на поверхности моего тела, кое-кто из их жертв, бесчисленные сонмы животных — собак, кошек, ежей, пчёл и комаров, разбившихся о ветровые стёкла мчащихся авто! Они все здесь, они живы, они — это я, и так будет до тех пор, пока вездесущие травы в своём стремлении к жизни не разломают мой асфальтовый панцирь, потому что не останется ни ног, ни колёс, способных загнать этих проныр обратно в землю. Но это будет не скоро. Я собираюсь жить долго, и так же долго может жить он — вечный путник на бесконечном пути, который я создам для него. Разве может быть что-то прекраснее?