Я здесь уже без малого неделю, и могу сказать, работа мне определенно нравится. В коллектив влился, как родной.
— Ага, еще эти три бревна и хорош, — сказал Сергей, окидывая оценивающим взглядом готовые доски.
— Давай, — согласился я.
Работа пошла с новыми усилиями. Дембельский аккорд. Сейчас доделаем, и будем балду гонять. Конечно, пока Гард не видит. Если вдруг появится, хватай тряпку и принимайся усердно протирать хоть что-нибудь.
Три бревна исчезли, как прошлогодний снег, и мы, закончив, присели немного отдохнуть. До обеда еще минут пятнадцать. Серега откинулся на доски, закинул ногу за ногу.
— Ну, как тебе работается? Не тяжеловато, после города, а? — спросил он меня, просто, чтобы убить время. Я думаю, он и так все видел.
— Да ты и сам-то городской… Из Гомеля, да? — вопросом на вопрос ответил я. Сергей кивнул. Я продолжил, озвучивая теребящий меня вопрос:
— Каким же ветром тебя сюда занесло? Ладно, я из Речицы. И то не знал про этот медвежий угол, но ты-то с Гомеля? Почему ты бросил Гомель с его возможностями, и запер себя здесь? Ты ведь не алкаш, и не куришь, и от работы не бежишь.
— Но ведь, и ты же здесь? — задал он встречный вопрос. Я промолчал.
— Я с городом давно завязал, — через некоторое время сказал Сергей. И упреждая мой вопрос, продолжил: — Мишура все это. Все эти возможности, которыми бредят люди из глубинки. Работа, магазины, дорогие машины, концерты. Словно лампочки и гирлянды в казино, вся эта мишура застит глаза. А по факту, днем ты сидишь в одной каменной коробке, ночью в другой, и хаваешь суррогат жизни по зомбоящику, переработанный и тщательно упакованный. И изо дня в день повторяется бесконечный цикл дом-работа-дом. Беличье колесо.
Однажды ты просыпаешься, смотришь в зеркало. А на тебя смотрит старик. Ну и где вся эта жизнь? Театры, музеи и прочие развлечения? А не было их.
Я тоже какое-то время жил, как все, — продолжал Сергей. — Света белого не видел. На работу идешь — солнца еще нет. С работы идешь — его уже нет. На вопрос: «Чудный сегодня был денек, а?» — хотелось плюнуть в рожу. Но отвечал, ничтоже сумняшеся: «Правда? Я и не заметил».
Надоело мне все. Не для того я родился на свет, что бы проспать всю жизнь в летаргическом сне. Ушел я из города, и в первый же день, вздохнув полной грудью, почувствовал, вот она, настоящая жизнь. Теперь я каждую секунду наслаждаюсь ею, всеми порами впитываю до ее мельчайших капелек.
Он встал, потянулся, подняв голову вверх. Суставы затрещали. Он закрыл глаза, лицо озарила улыбка.
— Серега, не поверишь. Я чувствую то же самое, — сказал я, потрясенный его историей.