В то время моей сестре был уже год, подрастал, то есть верный мой собеседник и близкий человек на долгие годы. Я читал романы и сказки, обнаруживая нередко, что сижу я в слезах после прочтения какого-то особенно эмоционального эпизода. На уроках чтения в школе порой такая эмоциональность подводила меня, когда накатывали на меня чувства героя так, что дыхание перехватывало и не мог я продолжать читать вслух перед классом.
В той, первой моей школе, в четвертом классе появился у меня еще один приятель. Возник случайно, отверженный паренек, у которого совсем плохо было с учебой, а ввиду того, что сам я учился вполне себе прилично, особенно по математике, не пересекались мы с ним совсем, однако дальше, когда понятно стало, что с Игорем и Димкой разногласия у меня не просто серьезные, а перманентные, в фокус мой попал Эдик. И так, скажу я, сошлись мы с ним, на почве совершенной отдельности от остальных, так хорошо дружить стали, что даже замечал я порой завистливые взгляды старых моих товарищей, когда носились мы друг за другом в школе. Вот, подумал я, теперь могу я точно сказать, что есть у меня настоящий закадычный друг! Через четыре месяца, после хитрых манипуляций с разводом и повторным браком, родители мои получили новую квартиру. На этот раз в еще более новом, строящемся микрорайоне Ленинского района города моего N, на самой окраине, удаленной от прежнего нашего места жительства на час с лишним езды на общественном транспорте. Я однажды только приехал, навестил своего Эдика, погуляли мы вдоль тополиных аллей, насаженных в изобилии по периметру наших девятиэтажек и школ, но понятно было, что встреча эта последняя. Что предстоит Эдику возвращаться в старый класс наш, к Димке и Игорьку, к барышням, расставленным по ранжиру, а мне наводить новые мосты, по новому месту жительства.
В тот день, возвращаясь домой на трясущемся трамвае, окрепла во мне детская уверенность, что отношениям моим дружеским не суждено сформироваться, что разрушаются они, едва начавшись. Я и по сей день так считаю. Умею я заводить знакомых, встречаться изредка и поддерживать отношения, но что касается настоящей дружбы, такой как в кино, чтобы говорить об этом с гордостью и нести сквозь года — нет, в такую категорию, пожалуй, я не занес бы никого из знакомых.
***
Подошли мы, таким образом, к моему пятому классу, возрасту одиннадцати лет. Хочется здесь поблагодарить читателя, который, не могучи взять в толк, зачем обрушивает на него автор подробности своей биографии, продолжает самоотверженно погружаться в судьбу Бориса Петровича Чебышева, надеясь, что терпение его небезграничное будет вознаграждено. И правильно делает. Но для пущей заботы об отважном своем читателе, я решил не погружать его в свое жизнеописание одним большим повествованием, а разбить его на несколько частей. В этой главе мы закончим с детством, закончим может быть несколько насильственно, в преддверии отдельного, приличных размеров эпизода, рассказывающем о моем отрочестве. Однако же рассказ о детстве требуется завершить, как вообще неплохо поступать со всем начатым.