Я посмотрел на довольного деда, на застывшего капитана и нахмуренную Ангелину. Пальцы Шурочки на секунду замерли, а потом снова начали гладить кожу. Я расслабился.
— Ты кто? — произнёс капитан.
— Я не опоздала?
— Ты кто?
— Я, это, как прадед хочу, славу в бою добыть. Они говорят, маленькая, а я уже большая. Меня Соколина звать.
— Понятно. Задатки лидера на лицо. Даже догадываюсь, кто будет взводом рулить. А кто у нас прадед?
— Ну так, Перун.
Глава 21
За листком бумаги
— Егор Соснов —
Это была наша палатка. Только меня и Шурочки. Поставили мы её с вечера, не обращая внимания на поднявшийся ветер и моросивший по темну дождь.
По потолку тихо ползали рукотворные пчёлы, выполнявшие самые разные функции, и светильников, и музыкальных колонок и подавителей шумов, как внешних, так и внутренних. Однажды меня спросили, почему я не поменяю этих насекомых на нечто другое. Я тогда ответил, что сам с нуля создавал это заклинание, и оно меня ни разу не подвело. Мне комфортно с этими пчелами. Люди пожимали плечами и говорили, что это глупости.
Я потом сменил ответ. Кому-то удобнее пользоваться виндоусом, кому-то андроидом, а я сделал своё, для себя. Это творчество и самовыражение. Люди улыбались и кивали головами. А я всегда молчал и гладил мягкую пчёлку со слюдяными крылышками, готовую встать на страже меня и моих близких, взорваться небольшой летучей гранатой или миной в траве. Одну из сотен, что я могу создать.
Я лежал, заложив руки за голову. Обычную туристическую палатку мы переварили в маленькую крепость.
Шурочка сидела рядом со мной поверх спального мешка. Она тряхнула головой, и прямые светлые волосы потемнели и подобрались в шапку густых завитков. Небольшой беличий черепок, подаренный Дубомиром тогда же что и чёрный клинок, подтянулся вверх, вслед локонам, и стал неким подобием заколки. Шурочка никогда не снимала свой лакированный оберег.
— Это какой цвет? — спросила она, дотронувшись пальцами до одной из прядей, и направив свой взор куда-то на стенку палатки, так и хотелось проследить линию взгляда в надежде наткнуться на букашку и пылинку, но нет, глаза девушки ничего не видели.
— Каштановый, — ответил я, положив ладонь на обнажённое женское бедро. Пальцы лёгким движением перескочили на талию, а там и на ровную спину.
— А это?
Волосы сменили оттенок, став ядовито жёлтыми.
— Отвратительный.
— Да? А какой он?
— Канареечный.
— А так?
Шапка кудряшек тут же рассыпалась по плечам медно-рыжим потоком. Вместо ответа я сел и тихонько поцеловал её в губы. Ладонь задержалась на обнажённой груди, а большой палец сделал плавный круг по ореолу соска.