-- И откуда же ты вернешься?
-- Тс-с-с! -- Ренс приложил палец к губам. -- Я еще даже не ухожу. Всё случится не завтра.
-- Но ты уже готов... -- горько вздохнула Майрита.
-- Да, я готов. И даже прошение об отставке написал, чтобы потом не заниматься ерундой впопыхах.
-- И подал?
-- Подожду. Пока меня ничто не гонит.
...Вино в изящных бокалах, к которому никто так и не притронулся, поблескивало рубиновыми искорками. Трещали дрова в камине. Тяжелая портьера колыхалась, словно хотела отодвинуться и впустить в комнату ночную тьму. Майрита грустила, заранее готовясь к неминуемому одиночеству. Ренс радовался -- и участию в грядущих событиях, и тому, что кто-то будет ждать его, поддерживая огонь в очаге.
Глава 4. МЕЖДУ ПРОШЛЫМ И БУДУЩИМ
Девушка! Я наблюдаю за вами седьмой день и пришёл к выводу, что вы меня достойны!
(к/ф 'Большая перемена')
Земной шар, как известно, вертят именно оптимисты.
(к/ф 'Служебный роман')
По-настоящему -- лежа в постели -- Викис болела всего один день, и Тернис в течение этого дня самоотверженно ухаживал за ней. Ну как -- ухаживал... Периодически наливал теплого травяного отвара, а в остальное время сидел на краешке кровати и держал за руку.
А Викис размышляла. О сиротстве -- своем и его. Но больше о своем, конечно: болезнь как-то располагала.
О том, что она не знала отца, но и не испытывала никакого желания знать его -- ей вполне хватало матери. Их маленькая семья всего из двух человек была самодостаточной -- по крайней мере, так казалось Викис. Мама, очевидно, так не считала, раз уж вышла замуж за отчима. Вот тогда Викис впервые испытала чувство потери. Но то сиротство еще было не настоящим. Надуманным.
Удивительно, но угодив в другой мир, она о семье практически не вспоминала, хотя именно тогда по-настоящему осталась без близкого человека рядом. А если всплывало что-то в голове, то воспоминания эти были расплывчатыми, нечеткими и воспринимались, будто не совсем свои. Надо сказать, она и саму себя временами воспринимала именно так -- отдельно от тоски, безысходности, внутреннего протеста. Она была телом, приставленным к работе, и оживала только в редкие минуты общения с единственным другом -- Керкисом. Пожалуй, это состояние и спасло ее в первые месяцы -- и от боли, и от опрометчивых поступков.
Когда жизнь круто изменила свой ход, воспоминания обрели остроту и болезненность, но тогда Викис больше переживала не о своей утрате, а о маминой: вот она тут живет почти как в сказке, с ней носятся, пытаются чему-то научить, прочат интересное будущее, а мама осталась... ну пусть не одна, но без дочки. Как она все это пережила? И Викис по еще детской страусиной привычке сочинила лазейку для своей неспокойной совести: будто там, с мамой, осталась ее Викуша, которая живет самой обычной жизнью, в то время как здесь образовалась новая девочка -- Викис, похожая на прежнюю, но все-таки немножко другая.