Чиновник, потягиваясь, обошел вокруг тарантаса огляделся на пустую площадь, заметил, что из-за заборов на него с испугом из-под капелюшей посматривают зачуханные крестьяне в бесформенных льняных рубахах и их бабы в конопляных намитках, и, чтобы придать себе важности, перекрестился на церковь. Потом подумал маленько и, повернувшись к дверям священнического дома, сбоку от которых в тенистой беседке был врыт в землю католический поклонный крест с иконкой Андрея Боболи, жадно, влюбленно поцеловал его лик.
В общем-то, ему было все равно, кого страстно целовать. Рассудил он просто: если отец Екзуперанций не стал выкапывать этот крест, то не будет большого греха от того, кому выражать свое христианское почтение — в ад он от этого не попадет. А и попадет — так знакомых на всякий случай не помешает иметь и в аду!
Пан Станислав тем временем стреножил коней и вытащил из тарантаса саквояж господина чиновника. Бросив поводья драгунам, он пригласил своего пассажира пройти к дому. Драгуны тоже спешились и ничтоже сумняшеся привязали и тройку, и своих рысаков к перекладинам креста, словно к коновязи, а сами свалились в глянцевую от росы соковитую траву и закурили длинные изогнутые трубки с грушевыми чубуками.
Пан Станислав постучал в двери медным дверным молоточком в виде медведя. В доме послышались шаги. Забранное частой решеткой переговорное окошечко приоткрылось, и женский голос произнес:
— Что вам надо?
— Открывайте, матушка. Господин чиновник из Правительствующего Сената к отцу Екзуперанцию. Из самого Петербурга.
Невидимая собеседница испуганно охнула, зазвякали замочки, застучали засовы, и дверь распахнулась.
Поджарая матушка склонилась перед ними в поясном поклоне. Чиновник, за которым пан Станислав нес битком набитый саквояж, прошествовал в горницу, где его встречал сам настоятель — седой как лунь, выцветший, с волосами, подстриженными «в скобку» по здешней старинной моде, в скромном подряснике.
— Добро пожаловать, — поклонился он вошедшему. — Чем обязан столь приятному визиту?
— Чиновник Третьего департамента Правительствующего Сената титулярный советник Пармен Федотов Кувшинников. Прибыл в сии места, дабы исполнить Указ Государя Императора о евреях.
Отец Екзуперанций пригласил Кувшинникова сесть в глубокое резное кресло, на спинке которого был вырезан герб ордена иезуитов, сам примостился напротив — на низенькой табуреточке, и вопросительно посмотрел на пана Станислава, который нерешительно мялся у притолоки.
— Позвольте узнать ваше имя, сын мой?
— Старший писарь управы уездного городничего Станислав, сын Иосифа, Щур-Пацученя.