— Ты же знаешь, что я не могу вальсировать, — сказала она. — Зачем ты говоришь такие вещи?
— Просто попробуй со мной станцевать, — уговаривал он. — Я размышлял на эту тему и думаю, что существуют способы сделать вальс для тебя доступным.
— Нет, не существуют, — прошипела Пандора. — Ты рассказал сестре о моей проблеме?
— Только о том, что тебе трудно танцевать, не обозначая причины.
— Ну спасибо, теперь она считает меня неуклюжей.
— Мы находимся в большой, по сути, пустой комнате, — послышался голос Фиби от пианино. — Нет смысла шептаться, я всё слышу.
Пандора развернулась, намереваясь сбежать, но Габриэль перекрыл ей путь.
— Ты попытаешься со мной станцевать, — сообщил он ей.
— Что с тобой? — спросила Пандора. — Если бы ты сознательно попытался придумать самое неприятное, смущающее, разочаровывающее для меня мероприятие, когда я нахожусь нестабильном эмоциональном состоянии, это был бы вальс. — Кипя от злости, она посмотрела на Фиби и приподняла ладони вверх, как бы задавая вопрос, что делать с таким невозможным человеком.
Фиби посмотрела на неё с сочувствием.
— У нас двое прекрасных родителей, — сказала она. — Я понятия не имею, как он стал таким.
— Я хочу показать тебе, как учились вальсировать мои родители, — сказал Габриэль Пандоре. — Танец был медленнее и изящнее, чем сейчас. В нём было меньше поворотов, а шаги скорее скользящие, нежели пружинящие.
— Не важно сколько в танце поворотов. Я не могу справиться и с одним.
Выражение лица Габриэля оставалось непреклонным. Очевидно, он не собирался позволить ей покинуть гостиную, пока она не сдастся на его милость.
Факт № 99 Мужчины, как шоколадные конфеты. Те, у кого самые привлекательные обёртки, наделены худшими начинками.
— Я не буду слишком сильно на тебя давить, — ласково сказал он.
— Ты уже это делаешь! — Пандору трясло от негодования. — Чего ты добиваешься? — процедила она сквозь стиснутые зубы.
Пульс стучал у неё в ушах, практически заглушая его негромкие слова:
— Я хочу, чтобы ты мне доверилась.
К ужасу Пандоры, слёзы, которых раньше не было, угрожали пролиться сейчас. Она сглотнула несколько раз и усилием воли сдержала их, застыв от прикосновения его руки к её талии.
— Почему ты не доверяешь мне? — горестно спросила она. — Я уже сказала, что это невозможно, но по-видимому должна доказать. Так и быть. Я не боюсь привычного унижения: я пережила три месяца лондонского сезона. Ради твоего удовольствия, переживу и вальс, раз это единственный способ от тебя избавиться.
Она перевела взгляд на Фиби.
— Я могу и вам рассказать: мой отец ударил меня по ушам, когда я была маленькой, и теперь я практически глуха на одно ухо и теряю равновесие.