Что ж, кажется, оставалось лишь ждать, пока адские врата с металлическим скрипом отворятся, и стаи голубей, издав ликующий потусторонний клич, пропустят нас вперёд. Тогда мы и «отпразднуем» освобождение. Правда, не совсем такое, о каком мы мечтали, но хоть какое-то освобождение, окончание срока за непростительную ошибку. Злобно ироничное.
Неожиданно на меня снова накатили мысли о рабстве, тёмные, ненавистные. Огненная рука схватила изнутри. Нет, мы не могли сдаваться; спасение, спасение, только спасение! Я готова была сделать всё. Метаться по дому, ударяясь головой о стены, пытаясь пробить неприступную материю, бить окна и двери — все что угодно, только бы найти выход, лишь бы добраться до спасения. А Эльвира не могла быть настолько непобедимой, ведь нет безвыходных ситуаций, не существует непроходимых лабиринтов.
— Антон, ты понимаешь, я ненавижу этот дом! — воскликнула я, крепко сжимая кулаки и с отвращением глядя на осыпающиеся стены. — Меня здесь взяли в рабство! Мне давали унизительные указания. Я чистила какие-то котлы от голубиных кишок, я делала всякую гадость! — я жутко поморщилась, вспомнив, чем мне приходилось заниматься в этой хижине. Антон отреагировал с удивительно холодным и неприступным спокойствием. Неужели смирился и решил оставаться в этих стенах, пока не окончатся его дни, пока голуби не распахнут для него ворота в ад?
— Я чуть не сделалась рабыней голубей! Чуть не стала выполнять приказы жалких птичек, которых мы кормим на улицах! И ты предлагаешь мне здесь провести свою жизнь?! Нет. Ни за что! — последние слова вырвались отчаянным криком, а перед глазами снова невольно предстала ненавистная картина, которую я упорно пыталась, но не могла забыть. Котлы и голубиные тропы, странные люди, облаченные в маски голубей. Непонятные собрания и сомнительные речи, полные пренебрежения и цинизма.
Всё не должно было повториться. Я просто обязалась высвободиться, во что бы то ни стало вернуться домой, пусть даже в окружённый голубями город. Эта тюрьма — хуже ада. Её стены насквозь пропитались моей несвободой и болью, её стены были для меня страшным кошмаром, которые воплотился в реальность.
Не мешкать, только не мешкать. Следовало растормошить Антона, прижав его к стене, похлопав по безучастному лицу — сделав все что угодно, лишь бы он пришёл в себя, лишь бы опомнился хоть на мгновение. Его спокойствие раздражало.
«Предъадье читает человеческие мысли, Предъадье видит людей насквозь, ощущает их».
Да, мы всё ещё были там, в Предъадье. Кажется, дом чувствовал нас, с жадностью глотая потоки нашей боли, как кровопийца, высасывающий кровь. Нужно было успокоиться, хоть на секунду подумав о чем-то позитивном и светлом.