Я не та, за кого меня принимают, кем хотят сделать. Я не пополню их круг. Я не стану покорно выполнять каждое их бредовое указание, выходящее за всякие рамки.
Вновь захотелось сделать отчаянный рывок, разорвать верёвки, высвободиться и, подбежав к этому уроду, ударить по его нахальному лицу. Насладиться хрустом костей. Увидеть боль и страдание, мольбы и панику. Но, к сожалению, если кому-то и удалось бы такое сделать, то точно не мне, крепко привязанной к шкафу, обездвиженной и лишенной всякого оружия. Как же я жалела о том, что не сберегла пистолет, который почему-то казался мне совершенно пустой и ненужной вещицей. Однако менять что-либо уже было поздно.
Самый толстый, с сальными пальцами и грязью под ногтями, принялся что-то выводить в воздухе своими пухлыми руками, знакомя своих коллег с каким-то планом. Человек с длинным крючковатым носом и копной спутанных чёрных волос залился противным смехом. По моей коже толпами пробежали мурашки.
Снова попыталась вырваться, как-то распутав злосчастные верёвки, но опять же тщетно, потому что путы не поддавались, только крепче смыкаясь на моей хрупкой руке и пережимая вены. Я ненавидела всё и всех, я хотела крушить и убивать. Меня бесила собственная немощность и бессилие. Но ещё хуже мне становилось от той мысли, что все эти испытания — лишь начало, а дальше меня, скорее всего, поджидало нечто ещё более омерзительное, нежели сидение с завязанными руками на пыльном полу в окружении компании ненормальных типов, поклонявшихся голубям.
Переговоры закончились, смех стих, и отвратные руки вновь вцепились в мою кожу, причиняя боль. Меня тут же затащили в соседнее помещение, сплошь пропитанное запахом падали. Ощутив его, я поморщилась и принялась с азартом и ненавистью осматриваться.
Единственной мебелью здесь оказались большие фарфоровые чаши, грязные, грубые, заскорузлые. Они нелепо возвышались посреди комнаты, создавая удручающее впечатление и, кажется, разнося по стенам омерзительный запах.
Скривившись, пытаясь справиться с тошнотой, я, подталкиваемая всё тем же мерзким типом, подобралась к сосуду и взглянула внутрь. Взглянула и тут же отвернулась, силясь подавить рвотный позыв. Ваза оказалась доверху наполнена окровавленными скользкими частями, оставшимися от голубиных вместилищ. Кишки, мозги, крылья — всё это плавало там, словно в супе, приготовленном кровожадным любителем сырого разлагающегося мяса. В мутном свете, исходившем от маленьких свечей, что висели над злосчастными вазами, эта картина обретала особенно мерзкий оттенок.