По осмотру одежды и обуви Морозова на лѣвой полѣ и рукавахъ черной суконной поддевки его и на подолѣ рубашки оказались пятна крови. На правомъ сапогѣ лѣвая сторона каблука и пятки и задняя часть ступни окрававлены, и кровь эта свѣжая. На тѣлѣ, лицѣ и рукахъ Морозова никакихъ знаковъ и царапинъ не имѣлось, но руки представлялись какъ бы не задолго до осмотра вымытыми и слегка посинѣвшими. Ничего изъ ограбленнаго у Ермилова у него не найдено.
Какъ во время осмотровъ, такъ и на допросѣ 26‑го іюля Алексѣй Морозовъ въ убійствѣ и ограбленіи Василія Ермилова не сознался, говоря, что кровь на одеждѣ и обувѣ его оказалась потому, что эта кровь брызнула на него отъ лошади, сломавшей на скачкѣ ногу и прирѣзанной тамъ.
На допросѣ 2‑го августа Морозовъ продолжалъ утверждать тоже; 6‑го же августа Морозовъ отвѣчалъ слѣдователю: «въ убійствѣ Ермилова теперь я не сознаюсь, а если въ будущее время нужно будетъ, то сознаюсь можетъ быть». Наконецъ У-го августа Алексѣй Морозовъ, объявивъ помощнику надзирателя Бернову, что «убійство Ермилова дѣло его», потребовалъ судебнаго слѣдователя и далъ слѣдующее показаніе; идя съ Ходынскаго поля съ Никитою Ивановымъ Коротковымъ, онъ, Морозовъ, сказалъ, что не худо бы добыть рублей сто денегъ, и Коротковъ отвѣчалъ, что для этого нужно пристукнуть Ермилова, а на замѣчаніе по поводу могущей быть на нихъ крови, сказалъ, что ее можно свалить на кровь отъ лошади, зарѣзанной на скачкѣ. Порѣшили сойтись на углу Тверской улицы въ 12 часовъ ночи. Сойдясь тамъ, оба они вошли во дворъ Дурново, и Морозовъ сталъ стучаться изъ сѣней къ Ермилову. Тотъ впустилъ его, а Коротковъ остался за дверью, въ сѣняхъ, и Ермиловъ заперъ дверь извнутри на крючокъ. Не говоря ничего между собою, Морозовъ и Ермиловъ легли вмѣстѣ. Ермиловъ уснулъ, и Морозовъ, взявъ изъ лавки десяти — фунтовую гирю, ударилъ ею Ермилова два раза по головѣ, такъ что тотъ не крикнулъ. Затѣмъ онъ впустилъ Короткова и вмѣстѣ вошли въ лавку. Здѣсь Коротковъ, изломавъ ящикъ, уронилъ его на полъ. Вынувъ изъ него бумажникъ, Коротковъ взялъ оттуда деньги и спряталъ къ себѣ, а бумажникъ положилъ на окно. Потомъ Коротковъ взялъ хлѣбный ножъ и пошелъ вмѣстѣ съ Морозовымъ къ лежащему молча Ермилову и, схвативъ его за волосы, раза три ударилъ ножемъ по шеѣ, но самъ Морозовъ ножа вовсе не бралъ въ руки. Салфеткою Ермиловъ одѣтъ былъ самъ, они же ея не надѣвали и ею не закрывались. Совершивъ убійство, они разошлись по домамъ и ограбленныя деньги остались у Короткова. Это показаніе Морозова, вполнѣ обличаемаго въ совершеніи убійства Ермилова, является въ отношеніи Короткова злостнымъ оговоромъ, опровергаемымъ совокупностію всѣхъ обстоятельствъ настоящаго дѣла, а потому Никита Коротковъ вовсе не былъ привлеченъ къ дѣлу.