по праву, я затаила дыхание. Будет ли так всегда? Буду ли я жалкой до конца своих дней, а мои ночи наполнены страхом?
Обрушилось давление последних нескольких недель или, может, лет, и на меня накатили беспомощность, гнев и страх. Переполняла ненависть к отцу, но хуже всего был горячий нож разочарования и печали. Он отдал меня человеку, о котором ничего не знал, за исключением репутации умелого убийцы; предложил врагу, чтобы тот делал со мной все, что заблагорассудится. Человек, который должен был защищать, сунул в руки монстра с целью сохранить себе власть.
Из глаз полились горячие слезы, но давление в груди не убавилось. Оно становилось все сильнее, а затем я, не в силах его больше сдерживать, вздохнула и всхлипнула. Возьми себя в руки, Ария. Я пыталась бороться, но с губ сорвался еще один удушливый всхлип.
— Ты будешь плакать всю ночь? — послышался в темноте холодный голос Луки.
Конечно же, он еще не спал. Для человека, занимающего его положение, лучше всегда держать ухо востро.
Я уткнулась лицом в подушку, но теперь, дав волю слезам, уже не могла их унять.
— Не представляю, как бы ты плакала, если бы я тебя все-таки взял. Может, я должен тебя трахнуть, чтобы дать реальную причину для слез?
Я подтянула ноги, пытаясь стать как можно меньше. Знала, что нужно остановиться. Меня не побили или чего еще хуже, но я не могла совладать со своими эмоциями.
Лука зашевелился, и мягкий свет заполнил комнату. Он включил ночник на тумбочке. Я ждала, точно зная, что он смотрит на меня, но продолжала прижимать лицо к подушке. Может, он выйдет, если его окончательно достанет шум. Когда он прикоснулся к моей руке, я так яростно дернулась, что непременно упала бы, но Лука подтянул меня к себе.
— Довольно, — произнес он низким голосом.
Этот голос. Я уже успокоилась и позволила ему перевернуть меня на спину, выпрямив ноги и лежа подобно трупу.
— Посмотри на меня, — приказал он, и я послушалась.
Был ли тому причиной голос, который сделал его печальным?
— Я хочу, чтобы ты перестала плакать. Я хочу, чтобы ты перестала дергаться из-за моего прикосновения.
Я онемело кивнула.
Он покачал головой.
— Этот кивок ничего не значит. Думаешь, я не узнаю страх, когда он на меня смотрит? Когда я выключу свет, ты снова будешь плакать, как будто я тебя изнасиловал.
Я не знала, чего он от меня хотел. Не то чтобы мне нравилось быть до чертиков напуганной. Этот страх не был единственной причиной моего срыва, но он все равно не понял бы. Как он мог понять мои чувства? Словно мою жизнь украли? Моих сестер, Фабио, мою семью, Чикаго - все, что я когда-либо знала и от чего теперь должна была отказаться.