— Для того я и приехал сюда, — спокойно кивает ап Койл.
Гул голосов нарастает. Йомун Килч пробегает взглядом по лицам толпы. Под хмурой тяжестью этого взгляда рты закрываются, ропот стихает. Потом он оглядывается на дружинников, что переминаются с ноги на ногу за его спиной. Их человек семь-восемь. В руках у них обнажённые мечи. Один держит на цепи двух здоровенных боевых псов. Это плохой знак.
Я чувствую, как девчонка судорожно вцепилась в мою руку.
— Они убьют его, — шепчет она.
Конечно убьют. Килч может сделать это и сам. Но если не захочет рисковать своим брюхом, полным пива, то просто кивнёт своим верным псам о двух и о четырёх ногах. И они разорвут ап Койла. Бесчестья наш йомун не боится. Да никто и не узнает, как было дело. Никто никогда не узнает.
Наверное, ап Койл тоже чувствует что-то, потому что когда он говорит, голос его срывается:
— Бери меч, йомун, и пусть бог рассудит нас.
— Бог, говоришь?.. — йомун Килч задумчиво теребит бороду и не перестаёт ухмыляться. — Боюсь, сир, богу до нас дела как до вчерашнего свечного огарка. Нет, сир, придётся нам как-нибудь без бога — самим разобраться. Так ты, стало быть, вызываешь меня? — в голосе его звучит насмешка. И ни капли опаски не слышу я в его голосе.
— Бери меч, йомун! — Ап Койл делает шаг вперёд и поднимает с земли щит, вынимает из ножен меч. — Ответь предо мною за смерть моих родных. Я обвиняю тебя в смерти сиров Хивлада, Смула, Догнара, Гира, Сеста, Гайда, Отри, Виллема и Пэда. Я обвиняю тебя в трусости и измене. К бою!
Взрыкивают и делают стойку псы. Из их пастей тянутся к земле тонкие нити слюны. Они не сводят с воина настороженных взглядов. Одно только слово, и эти убийцы набросятся. Зря он взял щит: против собак щит будет только помехой.
Йомун Килч снова оглядывается на свиту. Задумчиво теребит бороду. Потом, решившись, делает знак одному из стражников. Тот подходит и отдаёт ему свой меч. Килч внимательно осматривает клинок и идёт к ап Койлу. Без шлема. Без щита. В одной кожаной рубахе. И ни разу не покачнётся.
— Никто ещё не смел называть меня трусом, — рычит он. — А кто смел — тот не дожил до последнего звука в этом слове.
Они сходятся так быстро, будто двигались бегом. Под их тяжёлым шагом брызгают лужицы, чавкает грязь.
Хевни прижимается ко мне. Я слышу как она шепчет заклятье на перелом йомунова меча. Бесполезное занятие, я знаю. Сколько я слышал таких заклятий, и ни одно из них сроду не подействовало. Но всё равно все их твердят. Может быть, заклятия неправильные. Говорят, они записаны в книгах и на свитках. А в Квисли никто отродясь не видал ни свитков, ни книг. Так что их заклятья скорей всего неправильные.