— Какая горячая! — говорит он. — И солёная.
А его противник медленно клонится к земле. Падает на одно колено, упираясь мечом.
По толпе проходит вздох.
Ап Койл, покачиваясь и упираясь в землю щитом и мечом, стоит на одном колене. Кажется, он прилагает все силы к тому, чтобы не упасть. Даже здесь слышно, с каким сипом и свистом он дышит.
А Килч стоит перед ним, небрежно ухмыляется и ждёт.
— Зря ты приехал сюда, сир, — говорит он, переводя дыхание. Голос его глух и отрывист. Ему ещё не хватает воздуху после схватки. — Но ты сам виноват, не я тебя позвал. Теперь ты умрёшь, сир. Ну, и что хорошего вышло из твоей дурацкой мстительности? Жил бы да жил себе…
— Но я ещё не умер, — отвечает ап Койл и поднимается. Не знаю, чего ему это стоило. Не знаю, но могу представить.
Он стоит, пошатываясь. Потом сбрасывает с руки щит, который, видать, уже не в силах удерживать. Теперь видно, как по рубахе его течёт кровь. Удар пришёлся вниз, под нагрудник.
— Ещё не умер, — говорит он и делает шаг в сторону йомуна, беря меч на изготовку.
— Ну так сдохни, а мне это надоело! — рычит Килч и делает знак псарю.
Тот торопливо отстёгивает цепь от собачьих ошейников и кричит какую-то команду. Один за другим псы в три прыжка оказываются рядом с ап Койлом. Тот успевает встретить одного ударом меча, но второй уже прыгнул, вцепился ему в лицо и повис, намертво сомкнув челюсти. Второй — раненый, но, кажется, даже не заметивший нанесённой раны, — вцепляется в коленный сгиб воина и грызёт, дёргает, грызёт, захлёбываясь рыком, перехватывая, нащупывая кровеносные сосуды.
Ап Койл падает. Тогда первая псина отпускает его лицо и вцепляется в горло. А второй терзает бедро, подбираясь к животу, норовя просунуть морду под подол рубахи и вцепиться в пах.
Ещё через мгновение всё кончено. Первый вырывает из горла воина большой кусок мяса. Фонтаном бьёт кровь. По толпе проносится ропот. Кто-то из женщин плачет.
А йомун, даже не глядя на это собачье пиршество, поднимается обратно на холм, к своему замку.
Всё кончено.
Всё кончено.
Хевни смотрит на площадку, где шёл бой, и в лице её нет ни кровинки.
Я озираюсь. Пора мне уходить отсюда, пока толпа не поредела, и мальчишка с отрубленной рукой не стал слишком заметен. Вряд ли про меня забыли. Йомун Килч никогда ничего не забывает.
Я протискиваюсь к задним рядам. Люди начинают расходиться, но многие стоят и вполголоса обсуждают происшедшее.
Проклятая девчонка повисла на моей руке и хромает рядом.
— Уйди, — говорю я. — Ты мне надоела.