— Значит, Уна, должно быть, видела какие-то твои записи из Америки.
— Должно быть.
— Не понимаю, как такая низкопробная статья вообще смогла попасть в печать. Разве ее шеф не должен был проверить - правда ли это, прежде чем дать добро на ее публикацию?
— Печатают больше лжи, чем правды, Ватсон. Думаю, мы оба это знаем. И, скорее всего, ее шеф такой же выродок, как и она сама.
— Выродок? — спрашиваю я с любопытством.
— Она не единственная, кто собирает информацию. Я, возможно, знаю о ней больше, чем она обо мне.
Теперь я встаю и сажусь рядом с ним, спрашивая серьезно:
— Что ты знаешь о ней?
Он потирает подбородок:
— Дай-ка подумать. У нее зависимость от выписанных ей таблеток, а еще от пластических операций. Ее муж развелся с ней, потому что у нее была интрижка. Она живет одна со своей чихуахуа, оскорбляет свою домработницу, каждое утро пятницы делает маникюр, посещает церковь каждое воскресенье — ну, знаешь, чтобы сохранять видимость. И последнее, но не менее важное, она спит со своим шефом последние шестнадцать лет.
— Что? С шефом из газеты?
— Ага.
О, Боже.
— Как и говорил, я уже какое-то время подготавливаю почву.
— Да, но ты не можешь использовать что-либо из этой информации на суде, Джей. Особенно, если ты добыл ее незаконно.
Вдруг я вспоминаю тот раз, когда он пошел поговорить с тем сомнительным мужчиной в баре после семинара Симона Сильвера. Они обменялись конвертами. Он был частным сыщиком или кем-то еще?
— Сомневаюсь, что она мне понадобится. Это дерьмо всегда всплывает так или иначе, а Уна Харрис скрывает слишком много дерьма. Рано или поздно разразится большой скандал.
И снова у меня такое впечатление, будто он скрывает намного больше, чем говорит. Но я не давлю на него, не думаю, что это мое дело.
— Мне жаль, что она распространяет ложь о тебе, — говорю я, положив руку ему на плечо для утешения.
Взгляд Джея опускается на нее, задерживаясь на какое-то мгновение. Затем он протягивает свою, и кладет поверх моей.
— И мне жаль, что ты прошел через все это. Что ты был одинок в целом мире, — продолжаю я.
— Я не был одинок — просто выбрал этот путь. В то время я предпочел жить на улицах, а не с безумным дядькой. Я и так предостаточно натерпелся от своего отца, до того как он умер.
Это редкий момент откровенности, и я хочу узнать больше, поэтому спрашиваю шепотом:
— Твой отец тоже был сумасшедшим?
— Не в таком роде. Отец использовал физическое насилие. Дядя Киллиан действовал больше психологически. Ему нравилось сводить меня с ума. — Он кажется моложе, когда рассказывает об этом, будто обращаясь в мальчика, преданного взрослыми, которые должны были заботиться о нем.