- Взрослый ты стал, Матье, - сказала она как-то вечером, отослав матушку за селедкой в сарай. – Теперь будешь с другими мужиками купаться.
- Но почему, бабушка? – негодовал я.
- Потому что пирка у тебя уже стоит, как старый король Джулиус у барбарской чащи, - с улыбкой ответила бабушка. – А когда Джулиус так встает, то потом всякие безобразники нагих дев на селедке имают, а у дев пузо растет.
- Я, что, жабоёбом стану, бабушка? – ужаснулся я, но она, добрая и терпеливая женщина, мигом успокоила меня.
- Жабоёбом был твой папаша, внучок. А теперь иди в чулан и души своего Джулиуса в ладошке, пока он соплю не пустит. И мамке ни слова. Усек?
Конечно, я усек. Так усек, что душил Джулиуса по семь раз на дню, попутно подглядывая, как моются в общей бане молодые девушки, покуда меня не застукал староста, выглянувший из-за угла и поправляющий грязные штаны. Дома мне, естественно, досталось на орехи, а матушка плакала и говорила, что меня теперь Вельзевул заберет за то, что я слишком сильно Джулиуса душил. Но бабушка прекратила истерику и отослала меня на улицу, хитро подмигнув.
С того дня со мной стала заниматься бабушка, а не матушка. Все потому, что матушка постоянно плакала и стонала, стоило ей посмотреть на меня и вспомнить, что меня поймали душащим Джулиуса возле бани. Бабушка была терпимее. Она ни разу не упомянула об этом досадном случае, сказал лишь то, что Джулиуса потребно душить, когда никто не видит, либо некая дева сама не захочет этого. Стоило мне ухватиться за последнее, как бабушка крепко меня поругала, а потом заставила полночи стоять на горохе и читать «Отче наш» пока из меня грех любопытства не выйдет.
Но от греха любопытства так просто не избавиться. И я это прекрасно понимал. Осталось найти некую деву, которая попросит подушить Джулиуса, и которой я не смогу отказать. И эта дева нашлась довольно скоро. Джессика, дочка мельника, мой первый друг и первая любовь.
Джессика. Маленькая, чернявая евреечка, невесть как очутившаяся в Песькином Вымени вместе со своим жутковатым и крепким отцом-мельником. Так получилось, что мы очень быстро подружились, когда я выловил её в пруду, куда Джессика ходила стирать отцовские рубахи, пропитанные мучной пылью и потом, и свалилась в воду. Я всегда буду помнить тот момент, когда она, мокрая, беспомощная и маленькая, замерла, вцепившись в зеленую травку пальчиками. А все, потому что я решил, что мой долг поцеловать её. Но вместо этого получил в глаз, а потом и по бубенчикам, из-за чего долго ходил по берегу вприсядку, попутно декламируя смеющейся Джессике песню «Рыдая, Элли сунула в себя репу», которой меня научила бабушка.