Рожденный на селедке (Шульц) - страница 76

- О, грязный выблядок слепой беззубой шмары, - сказал я, когда понял, о чем говорит королева.

- Истинно так, паяц. Истинно так, - кивнула она. – А посему, заканчивайте слезы лить и лучше отдохните. Финал сей пьесы впереди и у нас в ней главные роли.

- Ежели, что пойдет не так, - тихо сказала Софи, обращаясь ко мне. – Я тебя удавлю без сомнений и вырву твой лживый язык.

- Ты не успеешь, - улыбнулся я. – Моя ошибка – мне и отвечать, Софи.

- Да будет так. Пусть Бог твои слова запомнит, - сказала она и отвернулась к стене, продолжая оплакивать Её милость.

- Матье… - я отстранился от Джессики и покачал головой.

- Не трогай меня. Я нечист и гнусен. Нет, Джессика. Не тронь. Мне тягостно и тоскливо на душе.

- Хочу, чтоб знал. Тебе всегда я буду верить, - сказала она и вернулась к своей королеве, а я оперся лбом о влажную решетку и замолчал.

Не знаю, сколько провели мы времени в застенках, но когда за нами пришли, мои ноги ныли и тряслись от усталости и холода. Где-то там, в темноте, сходил с ума сиятельный граф, страдающий по милости светлейшей Блядской рожи, а я никак не мог ему помочь. Я понимал, что это моя вина. Я думал, что королева сразу пробудится и гневным перстом укажет на негодяев, но реальность была другой. Обыденной и злобной жабой. Где-то наверху остывало её тело, а падальщики уже рвали страну грязными клювами и пачкали отвратными сраками трон моей королевы.

Я молча шел впереди всех, высоко задрав голову и не обращая внимания на тычки стражников. За мной шли и дамы, включая Маргариту, которая пообещала самолично оторвать особо рьяному стражу хер, если тот не перестанет колоть её в зад своей пикой. Но мое спокойствие улетучилось, когда я вошел в тронный зал и увидел Блядскую рожу на троне.

Он сидел, не доставая ногами до пола, а на его голове тонким золотым светом сияла корона, еще вчера украшавшая прекрасные золотые локоны моей королевы. Гнилоустный хорь скалился и веселился, не обращая внимания на то, что совсем рядом с ним, на мраморном и холодном камне лежит та, кому он клялся в верности и лобызал отвратными губами подол. Рядом, по правую руку от него стоял великий магистр, облачившийся ради такого случая в парадный доспех, а слева некогда милый моему сердцу господин Жори, на поверку оказавшийся колченогой сукой. Нас поставили на колени в унизительные позы перед лицами негодяев и отказались снимать кандалы.

- Взгляните на них, милорды, - сказал светлейший герцог, суча ножками, как поджаренный лучиной жук. Он набелил до безобразия щечки, а губы контрастно намазал розовой помадой и прицепил себе под нос блядскую мушку. Я мстительно улыбнулся и показал ему язык. – По-прежнему у них нет раскаяния в содеянном. Лишь зубоскалят и в душе смеются.