Он расправил крылья, пытаясь взлететь, но левое повисло тряпкой, онемело.
— Ингрин!
Чад выедал глаза, воздух стал в десять раз горячее, выжигал горло, пёк лёгкие, от вони гари желудок судорожно сжался. Он заслонился лапой, пытаясь хоть что-то рассмотреть.
— Ингрин!
Наугад, почти вслепую побрёл вперёд, спотыкаясь о кочки, об останки тварей.
— Ингри-ин!
Дымная пелена всего на мгновение стала жиже, словно на неё водой плеснули. И тогда он, наконец, увидел…
— Проснись, дитя моё, проснись!
Ренне показалось, что жаркий, слежавшийся за ночь воздух собственной спальни воняет палёным мясом и травой — она глотала его кусками, как рыба. Горло болело, словно при ангине, насквозь мокрая рубашка противно липла к телу, виски и лоб холодила испарина. И от счастья, что всё пережитое снова оказалось лишь сном, сердце заходилось куда сильнее, чем от кошмара.
— Ты очнулась, дитя?
Участливый голос Наставника слышался будто сквозь вату. Девушка отбросила скомканную простыню, села, ткнувшись лбом в колени — не помогло, лихорадочная дрожь никак проходить не желала, а во рту было кисло, вязко, будто ягод шеры[3] нажевалась. И мир не становился реальным, привычно незыблемым — плыл мороком, чувство полуобморока не отпускало.
— Девочка, с тобой всё в порядке?
— Угу, — отозвалась, наконец, вытирая мокрое лицо о подушку. — Со мной всё в порядке.
— Тот же кошмар или Великий Дракон послал тебе новое видение?
— Да всё по-прежнему.
— Ну что ж, вероятно, он тоже нервничает. Это объяснимо. В конце концов, этого дня вы больше четырнадцати лет ждали.
Ренна ещё немножко подышала в подушку, только бы не швырнуть её в невыносимого мудрого Наставника. Он всегда находил подходящие слова для утешения. Просто образчик чуткости!
«Дитя моё, всё абсолютно нормально! Сегодня вы станете мужем и женой. Ты волнуешься, твой жених, на собственной свадьбе решивший не появляться, тоже. Поэтому вы сните один сон на двоих — про, наверное, гибель женщины, которую он любил и любит до сих пор! Совет вам да лад и детишек побольше!»
Конечно, никто не виноват, ну вот совсем никто. И меньше всего гемнон, Арэн. Даже Защитники не властны над собственным сердцем. Нет греха в том, что он мечтал подарить кольцо другой — это его беда, но не вина.
И уж тем более, никто не виноват, что колечко связывает гемнона и его избранницу. Говорили, что с его помощью раньше пара даже мысли друг друга слышала. Слава Великому Дракону, что сейчас всё не так. Никаких мыслей, только отголоски чувств, да и то слишком сильных. Изредка до Ренны докатывались волны безумной ярости и такой глухой тоски, что хотелось немедленно пойти и утопиться в ближайшем пруду. И совсем не хотелось думать, как же корёжит хозяина, если до его невесты дотягивалось лишь эхо. Ну вот сны ещё.