Только после этого позволял себе провалиться в сон. И даже во сне слышал звук, с которым боксерская перчатка впечатывалась в кожаный бок тайпэда (14).
* * *
— Не лупи наугад. Ты должен попасть туда, куда целился. В клетке у тебя одна секунда, чтобы встретить противника. Промахнулся, значит он прорывается снизу и уравнивает шансы. И кто-кого завалит только вопрос времени.
— Буду бить сверху, он открыт.
— Да хрен тебе. Он перетерпит, подождет, пока ты выдохнешься и тебя же завалит. А потом проведет удушающий. Скажешь спасибо, если колено из сустава не вывернет. Еще раз. Сходитесь.
— Так лучше?
— Не на много. Что ты с ним танцуешь, как с барышней? Уже два раза просрал шанс перевести его в партер. В нашем деле махать ногами бесполезно. Все поединки заканчиваются на ковре болевым или удушающим. Запомни: все, без исключения.
— Он же тяжелее меня фунтов на восемьдесят.
— Ну и что? Чем больше шкаф, тем громче падает. Проходишь в ноги, захват, рывок. И не спи, замерзнешь.
— Я выдохся, тренер.
— Выдохся?! Тогда бери мешок. Наклоны с разворотом. А потом в приседании. Пошел!
Единственный человек, которому я не смог бы возразить — Стивен Коннели. Мешок — значит мешок. Приседания — значит приседания. Бежать — значит бежать.
— Увидел нож — беги. Никаких стоек и приемов. Беги быстрее визга. До первого булыжника. Остановился, метнул в башку и дальше бежишь. Ясно?
— Ну…
— Сейчас согну! Жизнь дороже гордости. Увидел пистолет — поднимай руки. Отдай все, что просят, хоть часы, хоть ботинки. Уходи в одних трусах, но живой.
Четыре месяца назад у Стива Коннели застрелили единственного сына. Днем, прямо посреди улицы в гнилом городке Пасадино, где шакалы и ягуары живут чуть ли не друг у друга на голове. Никто ничего не видел.
С тех пор Стив гоняет нас — и новичков и более опытных бойцов — как беговых тараканов. А по вечерам в одиночку ездит на своем Додже Дуранго по улицам Пасадино. А вернувшись домой, напивается и вырубается до следующего утра. Запретить ему никто не может. После похорон сына миссис Коннели выпила на ночь горсть снотворного и наутро не проснулась.
Покахонтас в последнее время тоже повадилась шляться в шакалий район. Я мог бы решить, что она закрутила роман, но никаких перемен не заметил. Лина оставалась все такой же спокойной и улыбчивой. И от нее по-прежнему пахло карамелью, мускатом, орехами — чем угодно, только не мужиком.
Светиться от счастья она начала только рядом с Робом, но запах ее все еще оставался запахом невинности.
* * *
ЛИНА
Я упорно училась, не вылезала из городской библиотеки, собирая материалы по истории племен Соноры и Скагита, объезжала на одолженной у Амнерис машине блошиные рынки и гаражные распродажи в поисках старинных койотских амулетов, изрисовала все руки, на собственной шкуре проверяя действенность защитных узоров, и была почти счастлива.