Шпильки Хили я игнорировала, тем более что время показало — моя тактика оказалась самой правильной. Ее упорное преследование и мое подчеркнутое безразличие не остались незамеченными для одноклассников. Все были уверены, что мы не поделили нечто очень важное. Что именно — оставалось загадкой для всех, включая меня.
Джокер больше не трогал мои вещи и не подходил ко мне ближе, чем на десять футов. Он не оставил своей привычки пялиться на меня на уроках и время от времени напоминать, что я всего лишь прислуга в его доме, которая самим фактом своего рождения обречена мыть, стирать и таскать мешки с мусором в его доме. Правда, пару раз он благородно согласился повысить меня до кухарки.
Справиться с этим было легко, потому что я точно знала, где буду находиться через год. Очень далеко от Лобо-дель-Валле. Так что у меня неплохо получалось притворяться слепо-глухо-немой. Жаль, что я не догадывалась, что все мое хваленое самообладание на самом деле висит на волоске.
Последней каплей, переполнившей чашу моего терпения, стало письмо из Национального Автономного Университета Теночтитлана. Оно было адресовано Аделине Гарсия, и мама нашла его вскрытым в мусорной корзине в спальне Джокера.
Профессор Суарес лично подписал письмо, показывая, как высоко оценил мое эссе о боевой магии койотов и сообщил, что меня готовы принять на исторический факультет без дополнительных экзаменов. К сожалению, стипендии иностранным студентам в следующем учебном году отменены, но если ему удастся получить несколько грантов, один из них обязательно будет передан мне.
Джокер не порвал и не уничтожил письмо, а просто отправил его в мусор, ясно давая понять, как высоко оценивает мои шансы получить высшее образование.
В конце концов, вынося эту упорную ненависть и презрение, я имела полное право знать, за что же, собственно, меня так ненавидят. Если Джокер считал, что тогда в библиотеке я подслушала какой-то важный его секрет, мне действительно пора было узнать его.
Одним словом, как говорила моя бабушка: если обидели незаслуженно, надо вернуться и заслужить.
Действовать следовало осторожно. Я выключила лампу и открыла окно. А затем встала на подоконник и выбралась наружу. Правительство разрешило койотам использовать пейотль, но только для религиозных церемоний и на территории резерваций. Учить меня осторожности было не нужно. Свой мешочек с сухими кусочками кактуса я в первый же день жизни в Логове спрятала под водосливом.
Подняться на шесть футов, нащупать под оцинкованным желобом кожаный шарик размером с кулак и вернуться в комнату заняло у меня столько же времени, сколько требовалось обычному человеку, чтобы пару раз чихнуть.