Уже не рассуждая и не колеблясь, я бросилась к костру и выхватила из едва прихваченных пеплом углей, горящую головню. А потом, пока волк ничего не успел понять, упала на живот и провела между нами широкую черную полосу.
— Уходи. Это не наш выбор. Это духи играли с нами.
Волк рванулся вперед и всем телом ударился в невидимую стену. Потом еще и еще раз.
Накатывало отчаяние. Уже не справляясь с застилающими глаза слезами, я закричала:
— Это не настоящее! Наведенное! Обман! Я не принимаю. — Скулеж зверя перешел в отчаянный визг. — Вилд, это не наш выбор. Это зачем-то нужно нашим духам. Но я отказываюсь. Уходи.
Он ударился в стену так, что упал и несколько секунд не шевелился. А у меня вдруг заныло плечо. Уже подозревая самое страшное, я подняла руку и нащупала у основания шеи болезненно вспухший рубец. Его метка? Как я могла ночью ничего не почувствовать?
Волк смотрел на меня из-за предела, и я уже чувствовала, как тело само поднимается с земли, чтобы сделать первый шаг навстречу. Остаться на всю жизнь с ним? В темноте и безысходности? На положении прислуги? Обречь своих будущих детей на презрение и нелюбовь собственного отца?
Собрав остаток воли, я медленно потянулась к не потухшей еще головне и со всей силы отчаяния ткнула ею в болезненно пульсирующее место укуса. Волк взвыл так, словно это его я сейчас жгла, да еще каленым железом.
— Уходи, Вилд ван Хорн. — Горячий прилив шумел в ушах, унося остатки разума. — Больше ничего не будет.
Черный зверь повернулся и, тяжело припадая на переднюю лапу, похромал по тропе вниз.
Не знаю, сколько я пролежала, сжавшись в комок на одеяле. Боль никуда не уходила, но в голове прояснилось и страха больше не было. Главное, что пришло понимание: решать надо сейчас, иначе будет поздно.
Нельзя было безнаказанно ослушаться духов. Я приняла дары маниту, но отказалась выполнить их волю. Такое случалось и раньше в нашем племени и в соседних. Я слышала истории о наказании непокорных шаманов: как правило, духи забирают у них кого-нибудь из родственников.
Кого они захотят? Маму, сестру, бабушку? Я не могла отдать ни одну из них. Взяв с одеяла чашу, я вылила в нее весь свадебный напиток до последней капли. Вряд ли я выживу после такой дозы пайотля, но за свои проступки следовало отвечать самой. И я выпила все залпом.
Было уже все равно, что меня найдут на этом одеяле голой, растрепанной, испачканной в собственной крови. Я разжала пальцы и словно откуда-то издалека услышала стук чаши о камень, потом легла на одело и, подогнув под себя ноги, свернулась в тесный клубок. Мы с сестрой спали так в детстве, когда зимой у мамы не хватало денег, чтобы заплатить за отопление.