Теряюсь, потому что ожидал иного. Страха, отвращения — любой гримасы неприятия. Возможно, в наилучшем из возможных вариантов — равнодушия. Но не того, что озаряет лицо подобно солнечному свету.
А время жизни утекает, рассеивается по ветру, и я опускаю глаза, рассматривая линию полураскрытых губ лежащей у моих колен мертвой девочки. Две родинки на левой щеке, мокрый, потемневший от воды локон, прилипший к виску.
Тео.
Имя, которое я запомню.
Склоняюсь совсем низко, длинные волосы цвета темной меди скользят по лбу, свисают вдоль лица тонкими прядями.
Мои волосы, оказывается, лишены черного. Удивительно, ведь я — сама вездесущая тьма.
Невесомо дотрагиваюсь ртом до посиневших губ. Они холодны и пахнут озерной водой.
То, что я делаю — глубоко неправильно. Мои действия нарушают созданный задолго до меня порядок.
Все еще могу призвать Косу и решить дело так, как должно. Отказаться от овладевшего мною порыва, забыть имя, которое назойливо вторглось в разум. Хочу произнести его вслух, услышать звучание, ощутить силу, которая покорила даже Жнеца Смерти.
Серебряная Нить колеблется в воздухе, парит над кажущимся почему-то очень одиноким телом.
Прикрываю веки и жаром выдыхаю прямо в приоткрытый рот, делая выбор.
Меня сметает боль.
Вокруг кромешная непроницаемая темнота и бесконечная, терзающая тело боль. Зов, не получивший свое, пожирает меня, выкручивает веревками, обвивает колючей проволокой, терзает с силой бушующей стихии.
Я не чувствую себя — только боль. Полуослепшие глаза с трудом различают черный туман, бывший мною, моими руками.
Тело горит, полыхает, пламя пожирает снаружи и раздирает изнутри. Черный деготь, разлитый вокруг, обволакивает, но не дарит облегчения.
Схожу ли я с ума? Не знаю. Возможно.
Вероятно, я давно не в себе, потерявший счет времени, переставший замечать проносящиеся мимо века. Древнее существо, одно из многих слуг Смерти, я совершил ошибку, сохранив серебряную Нить целой.
Знаю это с непоколебимой уверенностью, как и то, что кем-то не без причины мне было даровано право не только отнимать жизнь, но и дарить ее.
Все защитные барьеры давно пали, сокрушенные Зовом, сгинули под неудержимым напором.
Когда крик прорывается из глотки, я наконец слышу свой голос. Не узнаю его, обезображенный страданием.
Кричу вновь, и крик звенит в ушах, повязнув в окружающем меня эфире, и длится это вечность. Боль сама становится вечностью.
И нет выхода, кроме как утолить нечеловеческий голод Зова.
Мне не нужна ничья Нить, чтобы найти Путь.
Вижу темнеющий край неба; холодеющий вечерний воздух ощущается всем телом. Поднимаю взгляд, смотрю сквозь прорези маски на темно-синие облака — гонимые усиливающимися порывами, бегут по сумрачному небу.