Я не желал видеть, как Ангел угасала, как тени проникали в ее сны, как поедали незамутненный разум, превращая красивую и здоровую девушку в усохшую, пахнущую болезнью старуху.
Прикрываю веки, потому что боль вины терзает и рвет подобно жестокому зверю.
Что есть истина?
Ощущение только лишь, знание, приобретаемое с опытом, или полет мысли и чувств, свободное мышление, вольное распутать клубки неопределенности?
Мука моя, Тео, непрестанно спрашивает о многом, задает вопросы, на которые я просто не нахожу ответов. Не потому что не знаю, а потому, что не могу разобраться в том, кто я теперь.
Когда движение невозможно, человек остается на месте, не предполагая, что может быть и не быть одновременно, не нарушая восприятия бытия. Но я не человек.
Тео не отступает, удивляя проснувшимся упрямством, терзает день за днем, желая знать Имя, тянущее за собой прошлое, которое оттиском видится под веками, стоит закрыть глаза.
Моим ответом служит молчание; оно изводит Тео с той же силой, как она сама изводит меня.
— Кажется, у тебя была Коса, — говорит Тео однажды, в полумраке своей комнаты; голос звучит тихо, неуверенно, будто она по крупицам собирает полузабытые детские воспоминания.
Именно тогда, смотря на ее темноволосый затылок, я решаюсь рассказать о скрипке. Это порыв, яркое желание, блеснувшее молнией на небосводе. Не могу удержаться от искушения, не пытаюсь даже.
Сажусь на край кровати, сминая ткань плаща; наклоняю голову, отчего-то рассматривая свои затянутые в черное колени, и начинаю говорить. Тео присаживается рядом, ошарашенная, молчит, не отрывая от меня сверкающего звездами взгляда.
Я рассказываю ей обо всем.
О том, как когда-то бесконечно давно, неведомое количество лет назад, я видел перед собой Город невообразимой красоты. Мерцающий искрами, он парил в воздухе, лишенный начала и конца, устремлялся ввысь, к не имеющему края небесному своду. Белоснежные мраморные стены, высокие шпили, сверкающие золотом в слепящем солнечном свете, мосты, аркой вздымающиеся над полноводной рекой, разделяющей не имеющие описания широкие берега.
Красота города покоряла, заставляла склониться в почтении перед неизвестными Творцами, создавшими невиданное, неповторимое великолепие.
Тысячелетия блаженства и безмятежного, наполненного спокойствием существования среди подобных мне. Нас было неисчислимое множество: живых, дышащих, мыслящих созданий.
Перед глазами проносится размытая вереница ликов, и мое человеческое сердце сжимается, улавливая болезненное сходство с теми, кого принято называть здесь, в этом мире, людьми.