Мгновение тишины, нарушаемой лишь далеким гулом проезжающих за окном автомобилей. Мгновение открывшейся истины, обнажившейся, словно острая сталь, правды.
А затем…
Тео тянется вверх, губами к моему лицу. Ведет, легко касаясь, влажным ртом по щеке, тихо стонет, вжимаясь в меня всем телом.
Волосами под подбородком щекочет, одним прикосновением вызывая вихрь дрожи, прокатившейся по спине вниз, приподнявшей волосы на затылке.
Вздергивает подбородок; губы у самого моего уха, чуть задевают пылающую кожу, когда Тео произносит чуть слышно:
— Да и пусть она катится к самому Дьяволу…
Чувство, которое не могу опознать, то, что ведет Тео и уничтожает меня, лишь краем коснувшись, слепое, сильное, лишенное разумности — невероятно почти, но нахожу ему обозначение. Дикая, проснувшаяся ревность к моему прошлому изводит Тео, жгуче пронзает, ранит и, невероятным образом, дарит силы.
— Никогда больше не уходи. Не смей оставлять меня, — Тео приподнимается на кровати, сравниваясь в росте, ладонями ведет по моим плечам, вбирая в кулак плотную черную ткань. Пальцами дотрагивается до точно лишившегося чувствительности лица, рисует линию по скулам, подбородку, опускается ниже, задевает выступающий кадык.
Выдыхаю медленно, а ладони ее уже зарываются в волосы на затылке. Перебирает прямые пряди, смотрит секунду в мое лицо, не скрывая блестящей в уголках глаз влаги.
Сердится, а темные ресницы, прячущиеся за стеклами очков, предательски трепещут.
— Мое присутствие погубит тебя рано или поздно, — с трудом разлепляю губы, чтобы произнести хоть что-то. Что угодно, что могло бы уберечь нас обоих от вот-вот готовых сомкнуться острых зубьев капкана.
Ирония в том, что это не пугает.
— Нет, — возражает Тео пылко, приближаясь к моему лицу, оставляя лишь считанные сантименты между нами; губами скользит по коже, целуя уголок приоткрытого рта, — нет.
— Не позволяй мне… — говорю тихо, шепчу ей в рот, языком касаясь нижней губы. Прикрываю веки, слушая стук собственного сердца, в унисон с тем, что бьется в груди Тео. Полная безумия, чистая мелодия самого бытия. — Не смей… я же… не потерплю никого в твоей жизни… Я заберу ее, Тео…
Это мольба к моему Богу, к моему Космосу, к моей Тео. Я молю ее, потому что не нахожу в себе сил противиться. Я готов встать на колени и умолять, готов преклониться перед человеком, чья жизнь лишь искра на черном небосводе вечного существования.
Тео едва ли понимает в полной мере, чьи руки держат ее сейчас. Знает слова, пустые определения, не усвоив древних, как мир, правил.
Я тот, кто приходит на Зов. Я тот, кто несет в себе знание и силу.