Четыре дня в полном одиночестве в окружении непредсказуемой воды. Лучше об этом не думать.
Неужели Сириону действительно всего 19 лет? На мертвой земле дети взрослеют очень рано.
— Если я могу что-то для тебя сделать… — начала я, очень старательно пытаясь не заплакать. Надо же, оказалось, что благодарность — очень сложное чувство.
— Да ладно уж, если тебе так хочется, дай мне свои бусы или что там еще, — махнул он рукой. — И не смотри на меня так, я не выношу, когда девицы плачут. Тоже мне, нашла из-за чего расплакаться — слезы благодарности! Ну ты даешь! — Поморщившись, Сирион отошел к корме, надеясь, что я вскоре приведу себя в порядок.
— Я не от благодарности плачу, — просипела я, хлюпая носом.
— А из-за чего тогда?
— Я ненавижу вяленую рыбу.
Захохотав, он подошел ко мне и неловко обнял за плечи. Я плакала и смеялась одновременно, пряча лицо в его рубашке, которая пахла морем, дешевым мылом и, конечно же, свежей рыбой.
— Тогда ладно. Но я ничем не могу тебе помочь. При такой жаре никакой другой еды тебе не достанется.
* * *
Я готова к побегу. Сверток с одеждой и драгоценностями закопан на берегу, Сирион приготовил все остальное. Позавтракав, я дождалась появления моего учителя, и мы отправились на наш самый последний урок. Завтра, когда слуги пожелают мне удачи на очередной рыбалке, я отправлюсь на Лиивиту.
Все утро Антонио чертыхался, выкапывая из земли очередные засохшие растения.
— Что это за земля такая? — негодовал он. — Я и так ее, и этак, и никакого результата.
— Ты же знаешь, что это мертвая земля, — ответила я, сдерживая эмоции в голосе. — Нам еще повезло, что она нас не отторгает. Отвлекись, отдохни, не расстраивай себя зря. Придумай себе другое развлечение.
— И то правда, — пробурчал садовник, провожая меня глазами.
Сирион уже ждал меня на берегу, и я передала ему сверток с драгоценностями. Нахмурившись, он положил его на скамью, и мы вышли в море. Готовясь к завтрашнему дню, я спрятала одежду под одной из скамеек.
— Что в этом свертке? Почему он такой тяжелый? — спросил Сирион, когда мы вышли за периметр.
— Жизнь у меня тяжелая, вот и драгоценности тоже, — отшутилась я.
Сирион присел на скамью и, поглядывая на меня, развернул драгоценности. Потом, отложив их в сторону, он отодвинулся к борту, как будто они источали яд.
— Кто ты, Вивиан? — прошептал он.
— Я — женщина, которой посчастливилось унаследовать очень тяжелые драгоценности. Ты и представить себе не можешь, как от них болит шея! — Наигранно бодрый голос скрыл мое волнение. — Сделай милость, возьми их, а то меня снова заставят их носить. Пожалей мою шею.